– Становись! – рявкнул Бурьянов и вскочил на крыльцо, а воспитанники сгрудились внизу, переступая своими грязными кроссовками и туфлями. От командования он получал столько же удовольствия, сколько Водкин – от убийств. – По решению районного суда – да просуществует он вечно – вы будете находиться в этом прекрасном месте и перевоспитываться, мать вашу! Тут теперь я вам и мать, и бать, и нянька. Всё понятно?

Воспитанники испуганно закивали – кроме троих, Водкин это чётко подметил. Бритоголовый, остролицая и ещё один парень в капюшоне с подбитым лицом никак не отреагировали на его спич.

– Отвечайте, как положено, сукины дети!

– Бурьянов, – неожиданно прервал его Костылёв. – Я тебе сказал уже, не «сукины дети», а «дорогие воспитанники». И хватит пропихивать армейщину, терпеть этого не могу. Ты вроде бы работаешь на лекарства? Вот и работай!

Бурьянов налился красным. Несомненно, Костылёв поставил его репутацию под удар, втоптал его авторитет в апрельскую грязь. Как теперь воспитанники будут его уважать? Всё правильно, никак. Но отетить он не успел – на крыльцо подоспели две женщины – одна низенькая, иссушенная, в строгом костюме, а другая – высокая, габаритная, с крайне внушительной грудью, облачённая в красно-чёрное приталенное платье.

– Это ваши начальницы, – представил их Костылёв. – Наталья Артёмовна, начальник по воспитательной работе и дисциплине. И Инесса Ивановна, заведующая образовательным процессом.

Наталья Артёмовна, крупная и чем-то напоминающая акулу, сказала:

– Если возникнут какие-то жалобы, то сразу ко мне.

– Слушайте меня, су… дорогие воспитанники! – воскликнул Бурьянов. – Наш «начвээр» – всё видит и всё знает. «Начвээр» – сила и свет. Но как же может быть «начвээр» без помощников? Надзиратели – правые руки Натальи Артёмовны. Как говорится, глаза боятся, а руки делают…

Наталья Артёмовна выстрелила в него суровым взглядом, но он, впрочем, ничуть не смутился.

– Вы получили второй шанс для перевоспитания, – сказала она. – Поэтому, я надеюсь, вы приложите все усилия для исправления и уже скоро выйдете отсюда совершенно другими людьми. Мы же обязуемся предоставить вам и питание, и образование, и медицинскую помощь…

– Слушать меня, старшего надзирателя! Мой непосредственный начальник – Костылёв, – Бурьянов показал на него кивком головы.

– Николай Игоревич, – продолжил Костылёв. – Мой кабинет находится в конце этажа…

– Сейчас вы пройдёте процедуру регистрации в нашем заведении, – перебила его Наталья Артёмовна. – И затем отправитесь на осмотр местным врачом для предварительного освидетельствования.

– А почему решётки на вашем заведении? – неожиданно подала голос та остролицая. Уверенно, вызывающе. Она в упор смотрела на Наталью Артёмовну. – Это не тюрьма, или я чего-то не понимаю? Ваше место такое классное, что из него каждый воспитанник пытается встать на лыжи?

От такой наглости «начвээр» сразу же потерялась, но вот Бурьянов быстро нашёлся с ответом:

– Воспитанница по кличке «Акулья морда», быстро выйди из строя!

Остролицая передёрнулась.

– У меня нет такой клички…

– А теперь будет. И я тебя поздравляю. На моей памяти никто так быстро не поступал в трудовое исправление, как ты. Оно начнётся у тебя сегодня же. Ты заступаешь на кухню, и весь день будешь драить кастрюли и чистить картошку. Наша повариха – тётя Зина – добрейший души человек. Она тебе объяснит, что к чему.

– Нет, ты не можешь!.. – нелепо воскликнула она, всплеснув руками.

– Нет, я-то как раз всё могу, – ухмыльнулся Бурьянов в ответ. – Ты поступила в «приют трудового исправления», усекла? И ты тут будешь трудиться, пока дурь из башки не выветрится… А решётки на окнах у нас для того, чтобы никто не хотел оттуда выпрыгнуть, а то мало ли среди вас каких недоумков.