Водкин спохватился, будто на него плеснули холодной водой, быстро выхватил папку у Бурьянова, отчего тот рассмеялся.

– Тише ты, спокойнее… Отсутствие личной жизни до добра не доводит.

Водкин открыл дело и тут же понял: она. Та самая, которая нужна. Голубоглазая блондинка, худенькая… У родителей-алкашей была отобрана, сбегала из детдома – попала в него уже в шестнадцать лет. Потом её взяли в приёмную семью – в многодетную – сбегала и оттуда. Были подозрения и в проституции, но, к счастью, обошлось. Судом направлена в «ПТИЦУ» на перевоспитание на триста шестьдесят дней.

Бурьянов что-то сказал.

– Чего? – Водкина это уже начало раздражать.

– Я говорю, рот закрой, а то у тебя сейчас слюни капать начнут на страницы.

– Отвали.

– Понравилась она тебе?

Водкин ничего не сказал, просто поднялся. Теперь ему предстояло придумать, как обставить дело с её исчезновением. И чтобы вопросов не было ни у «начвээра», ни у Костылёва, ни у самого Карла Марковича. Последнего, честно сказать, он побаивался. Видел он его всего лишь несколько раз, и тот выглядел как совершенно другой человек, не

из их мира – мира надзирателей, воспитанников, охранников, грузчиков… Нет, он был весь такой важный, манерный, напыщенный. Низенький, коротконогий, толстенький. В дорогущем чёрном костюмчике, блестящем. И в белой накрахмаленной рубашке с шёлковым бордовым галстуком. Рыжие волосы у него торчали по обе стороны лысеющей головы, а на носу сидели тонюсенькие очки. Казалось бы, он был такой… Как пудинг. Мягкий-мягкий человек. На первый взгляд. Потому что глаза его – серые, глубоко сидящие – смотрели так надменно и нахраписто, что складывалось впечатление, будто он смотрит на таракана, а не на человека. В общем, неприятный тип. Но ботинки и часы – дорогущие, наверное, как его собственный чёрный «Мерседес». И с ним могут быть проблемы… Если он поймает его – Водкина – век его сократится в сотню раз. Он отвечал головой за воспитанников, имел с этого бизнеса крупный доход – гранты и бюджеты никто не отменял.

Бурьянов не унимался, продолжая гнусаво тараторить.

– Что?! – раздражённо воскликнул Водкин. Ему захотелось вмазать Бурьянову чем-нибудь по голове, чтобы тот заткнулся.

– Как зовут, говорю… Чего ты такой нервный?!

Водкин снова взял папку искомой асоциалки и открыл. Действительно, он даже не обратил внимания на её имя…

– Дарья Черникина, – прочитал Водкин. – Всё?

– Красиво звучит, – протянул Бурьянов. – Возьму над ней шефство.

– Я тебе возьму…

Водкин потянулся и пошёл на выход, старший же надзиратель, несомненно, тут же потопал за ним.

Не успели они пройти и двух десятков шагов, как рация Бурьянова снова ожила.

– В медкабинет, живо! Ходом! – заорал Костылёв.

Они перешли на бег. Водкин готов был уже вызывать охранников – те ребята в чёрной униформе носили при себе и пластиковые путы и резиновые дубинки. Глядишь, при случае могли и помочь…

Медкабинет был небольшим, и там помещалась лишь женщина-терапевт со своей медсестричкой… Иногда, конечно, там был и медбрат. Кроме стола и двух стульев, там стояли и шкафчики с лекарствами, занимающие почти всё пространство. Когда Бурьянов и Водкин ворвались туда, прорвавшись сквозь толпу воспитанников, они обнаружили там Костылёва – разъярённого, растерянных врачих и одного из подростков, одетого в чёрный спортивный костюм. Он нагло улыбался.

– Что случилось? – машинально спросил Водкин, но догадался в следующую же секунду.

– Приглядывайте за этим джентльменом, – сказал им Николай Игоревич гораздо спокойнее. Подросток же продолжал гадостно улыбаться, но смотрел на медсестричку…