– Успокойся, мальчик! – рявкнул надзиратель. – Я сейчас вызову охрану, и сюда придёт парень со смешной фамилией Латунь и не такой смешной резиновой дубинкой. Понял?

Кареглазый красавчик решил не испытывать судьбу и уселся на стул.

– Я твою мать трахал, – сообщил он Водкину.

– Прёшься по старушкам, извращенец? – хохотнул он.

– Тихо, – вполголоса сказала Большакова. – Тихо всем.

Там были и другие… Немичев, Величко, Андреев, Кузнецов… Горин, Углёв, Вторницкий, Глушко, Ибрагимов, Ромашкевич, Егоров… Все эти фамилии и истории сливались воедино. И Водкин почти уснул, но тут появился Бурьянов с довольной физиономией. Он ярко пах какой-то острой приправой. У них была своя еда и свой стол.

– Всё, я пришёл.

– Я чуть не уснул, пока тебя ждал. Нельзя ли быть как-то порасторопнее?

Водкин выскользнул из аудитории, не дожидаясь ответа старшего надзирателя. Он быстро вернулся в столовую, пройдя по пустующим коридорам… Тётя Зина – грузная, но очень высокая, стояла у своего столовского окошка и отряхивала свой фартук, замазанный кашей. Она бубнила себе что-то под нос и не обращала внимания на надзирателя, пока он не подошёл практически вплотную.

– Здрасьте, Зинаида Афанасьевна ещё раз, – поприветствовал её Водкин, чтобы обратить на себя внимание.

– Ты уже здоровался же, – напомнила повариха. – Совсем плохо? Алкашка плохая попалась?

– Нет…

Водкину есть не хотелось, и он сам не понимал, зачем пришёл. Просто ему надоело смотреть на воспитанников. Он вдыхал ароматы каши и супа, и продолжал буравить взглядом женщину. Она тяжело дышала и усердно тёрла свой фартук, оттирая кашу. И это выглядело очень уж тошнотворно…

– Вся замызгалась, как свинья, – говорила она себе под нос. – Что ж такое… Идиотизм оголтелый. Совсем криворукая… Ты чего хотел-то?

– Да воды просто…

– Чего-то ты стал к бутылке часто прикладываться, дружок, ты страдаешь?

Водкин поднял свои воспалённые глаза на тётю Зину.

– С чего бы мне страдать. Работа есть. Руки-ноги – тоже.

– А чего ж пьёшь тогда? Вижу каждый день тебя таким. Хоть бы раз был свежим.

– Каждый отдыхает так, как может. Налейте мне воды.

– Может, чего покрепче налить? – спросила она с прищуром.

– А есть?

– Есть компот забродивший. Нацедить?

Водкин отказался, высушив пару стаканов воды, от которых заныл желудок. Он просидел там до тех пор, пока его рация не ожила:

– Куда ты провалился? Почему я тебя искать должен? Погрузка!

Это был Костылёв. Николай Игоревич, мать его. Умеет появляться в нужном месте в нужное время. У Водкина вылетело из головы, что они сегодня везут воспитанников на вылазку – начинается трудовое исправление. Как говорится, человеку в труде всякая мысль усваивается лучше.

Водкин быстро снова пошёл к аудитории, борясь с жутким головокружением, но там никого не обнаружил, кроме пыхтящей Большаковой, заполняющей журнал. Бурьянов уже повёл воспитанников садиться в автобус. Он напоминал собой пастуха в стаде, и только не хватало ему хорошенького кнута.

Автобусы Карлу Марковичу поставляла транспортная компания, в которой и работал Яков Яковлевич Плиннер… Но это не имело значения сейчас. Неуместные мысли особенно тягостны при концентрации.

Большой и синий, неповоротливый, двухэтажный, он стоял около открытых ворот, и воспитанники толпились у дверей, толкаясь и мешая грязь. На боку автобуса красовалась большая белая надпись «ДЕТИ». Бурьянов что-то снова орал, Алиев орал в ответ. Первый попытался пнуть второго, но тот вспрыгнул по ступенькам автобуса. Костылёв же просто стоял поодаль, изнывая от этой картины.

Водкин остановился, затем же вышел на волну охраны. Рация затрещала.