— Ладно...

Дальше мы собираемся молча. Марта танцует под звучащую на всю катушку попсовую музыку, периодически подбегая к зеркалу то в одном наряде, то в другом. Я на эти нервные телодвижения смотрю с улыбкой, потому что знаю — такой взвинченной она может быть только по одной причине — Фёдор Стафеев. У подруги за три года учёбы сформировался чёткий пунктик — довести этого симпатичного баскетболиста до нервного тика.

— Какие планы на сегодня? — наносит на пухлые губы алый тинт Марта и улыбается своему отражению в зеркале.

— Первую пару я прогуливаю. Ребята с мясокомбината привезут заморозку для собачьего приюта. Волонтёры полгода деньги собирали и по итогу закупили костей на несколько тонн. Будут теперь ролик для стимуляции добрых дел снимать, а твоя тётя вновь попросила посветить лицом вместо неё.

— Ну, звезда!

— Да уж куда там, — смеюсь я, но поправляю лёгкий нюдовый макияж на лице.

— Тебя довезти?

— Нет, Валентина Ивановна обещала вызвать мне такси. Так что, не беспокойся. Давай лучше на большой перемене сходим в наше кафе, м-м? У меня сегодня организм требует дозы углеводов.

— Давай, — кивает Марта, и мы наконец-то прощаемся, расходясь каждая по своим делам.

В приюте всё складывается отлично и материал отснимают с первого дубля. А ещё мужчины из съёмочной команды забирают сразу двух псов, один из которых натурально расплакался, когда его вывели из клетки и дали понять, что теперь у него вновь есть человек.

Конкретно эту собаку выгнали из дома. Как и меня когда-то. Просто дали пинка под зад, а затем, наверное, как и моя мать, пошли мило улыбаться другим людям, пить чай, спокойно спать или посещать церковь, моля всевышнего даровать им счастья, здоровья и творческих успехов.

Вот так встречаешь человека, смотришь ему в глаза, думаешь, какой он милый и хороший в общении: в бога верит, в храм ходит регулярно. Молодец! А на самом деле он всего лишь жалкий кусок дерьма.

Из приюта уезжаю в странном настроении. Мне и тепло на сердце оттого, что сразу два чистых и преданных человеку существа вновь обрели дом. Но в то же время внутри у меня вновь начали кровоточить старые раны.

Не выдерживаю и набираю номер телефона, который уже несколько раз зарекалась себе удалить из списка контактов. Но, увы, за всё три года я так и не смогла этого сделать.

— Здравствуйте, тёть Наташ, — после трёх гудков на том конце провода всё-таки берут трубку.

— Здравствуй, Вероничка. Давно не звонила. Ну как ты там?

— Всё хорошо, учусь на отлично. Летом проходила практику в одном авторском ателье и меня пригласили на работу после выпуска.

— Ты умничка, с божьей помощью всё у тебя получится. Ты, главное, не забывай церковь посещать и у всевышнего просить помощи, он милосерден, он, знаешь, какой...

— Тёть Наташ, — прерываю я бесконечный поток словесного мироточения, — как там мама, бабушка?

— Ну...

— Что?

— Мать твою из школы уволили.

— За пьянку?

— Так ты знала? — молчу, лишь жду продолжения. — Ещё в начале этого лета. На выпускном такое вытворила, ой...

— А сейчас что?

— Затворница. Да и бабушка твоя лежит, совсем уже не встаёт. Пролежни там страшные, говорят. Но Алевтина сама за ней ухаживать отказывается. В постоянном поиске сиделок, но и они надолго не задерживаются. Одну девочку молоденькую из общины вообще по лицу ударила за пустяк. Там такие разборки были...

— И на что она сейчас живёт?

— Пенсия же есть, да и мы все люди милосердные — помогаем.

— А, ну да...

— Ты приедешь их проведать? — после длительного молчания уточняет тётя Наташа. Она каждый раз спрашивает одно и то же, хотя и знает, что я отвечу категорическим нет.