– Так вы согласны?

– Я согаласна, на всё, что делает моя внучка. К добру или к худу, но если когото из вас не станет, то и для неё жизнь не будет иметь смысла. Каждый из вас нужен ей, и важен. С одним можно дни и ночи куролесить; со вторым можно просто молчать; третий, и плавать научит, и на велосипеде кататься; четвёрты, любимы. Так вот и думайте мальчики. Миша, Рома, Антон и Костя, вы составляете единую картину мира, для мой Софи. Если хоть кто то из вас исчезнет или умрёт, она же себе всю плешь проест, умом тронеться, не сумев пережить утрату. – закончила Зоя. Ребята сидели молча, опустив глаза, и каждый думал о своём.

– Миш, идеи хоть есть? – спросил Костя, молчавший всё это время. – Ну хоть одна?! Сойдёт даже самая дурная, дурная или нелепая. Ну хоть что – то?

– Нет, ни одной. – проскулил Миша, прижимая к себе гитару. – Да твою ж..... Чувствую себя ущербным.

– Миша, ты не виноват. А если и виноват, то не меньше нашего. Да и что бы ты смог сделать, находясь в армии. – тихо сказал Костя. – Так когда там день Ивана Купалы будет?

–Двадцать седьмого июня.

– Ладно. Что нибудь придумаем. Не дрейфь братишка. – выдал Костя, поднимаясь со своего места. – Лично я домой. Может до чего нибудь додумаюсь.

– Ладно мальчики, попробую и я вам чем нибудь помочь. Сил у меня конечно нет. Всё Софии отдола, когда время пришло. Но и с тем что имееться, как нибудь да помогу. – выдохнула Зоя.

– И как же? Мы даже не знаем что примерно делать.

– Вы обязательно что нибудь придумаете. Я в этом уверена. – Зоя любя потрепала Мишу по голове. – А ты бы привёл себя в порядок. Ну или попытался бы, а то на нелюдя похож. Хотя Софи понравиться твоя такая причёска. Что что, а вкусы у нас почти одинаковые.

– Мне в парикмахерскую надо, а то вон весь уже обрастаю. А денег нет. Затылок, да вески выбрить бы на лысо.

– Миша, малыш, ты по ходу забыл что я всю сознательную жизны проработала в парикмахерской. Брила мужчин опасной бритвой, да стригла. Такой навок не пропьешь, даже если я захочу, не смогу забыть. Я ведь с шестнадцати лет этим занимаюсь. Вон, даже твой отец ко мне ходит иногда. Да ещё пара тройка особа старых пней, по старой памяти. – Зоя просияла. – Приходи хоть завтра, побрею где хочешь, и как хочешь. Можешь прям с утра. Я тебя и накормлю по человечески. А то знаю я, как в армии кормят. Так ещё и не докладываю небось.

– Не без этого, уж точно. – слабо улыбнулся Миша. И как же тепло и хорошо стало на душе от этих слов. Как раньше, как в детстве.

В итоге, ребята разбрелись по домам, а Миша до вечера настраивал гитару, усевшись на пороге. Он сидел и не мог понять, как так получилось. За что боги его наказывают. Где он провинился, перед кем виноват. Или это испытание?

И как же сейчас нехватало этого маленького счастья. Сидишь себе, никого не трогаешь, мирно играя на гитаре. А там, в соседнем доме, в дальнем окне, на широком подоконнике, сидит маленькая тень, сидит и слушает, как он играет. В ту ночь Мишкина гитара пела до рассвета, а потом он просто уснул с ней в обнимку.

Уснул, не зная, что его Софи уже услышала его. Сидя в корнях плакучей ивы, прижимая к груди кулон в виде ивового листа, плакала и улыбалась. Потому что, слышала знакомую гитару, знала кто играет, знала кто зовёт. Туда, домой. И как же хотелось вернуться. От этого щемило в груди, а сердце рвалось на ружу.

Не знал Миша и того, что в эту ночь был у него гость. Бесшумно ступая, человек пересёк двор, и присев возле парня на корточки, приложил руку к его груди, и долго всматривался в его спящее лицо. А потом, улыбнувшись, убрал непослушные волосы с его глаз.