Катя не сразу заметила загоревшийся зелёный свет, и, спохватившись, резко тронулась. Профессор успел отстранить от себя стаканчик. Капли кофе пролетели в опасной близости от штанин и упали на коврик.

– Облились? Прошу прощения.

– Нет, ничего страшного.

Машина миновала привычную арку. На парковке была уйма транспорта. Аркадий Константинович ожидал увидеть роскошные кортежи из дорогих машин, с мигалками и широкомордыми охранниками, но вместо этого площадку занимали неприметные микроавтобусы. Свободное место нашлось только у самого выезда из двора. Катя припарковалась, и они вместе направились внутрь.

Собрание длилось уже час. Средний по размерам греческий зал с высоким сферическим потолком был наполнен членами делегаций нескольких стран. Ровно половину его занимала ступенчатая трибуна, разбитая на четыре секции. У её подножия, в центре, стояла одинокая кафедра, за которой стоял ряд из трёх обычных офисных столов, от которых во все стороны по полу, а затем по столам трибуны, расходилась паутина проводов. За столами сидели Аркадий Константинович, Катя, Ершов, военный в папахе и двое людей из администрации. За ними вдоль полукруглой стены были расставлены большие экраны.

Помещение не было рассчитано на приём такого количества людей, и за дугообразными деревянными столами, тесно сбившись, сидели только главы делегаций с первыми помощниками. За ними, как попало ютясь, стояли, облокотившись на края столов и стульев, на стены, сидели на ступеньках между секциями, размещались остальные члены. Условия сохранения тайны не позволяли пока собираться на широкую ногу.

Позади было рукоплескание, касающееся аномалии. С горем пополам взволнованное сборище взяло себя в руки, и балаган плавно перетёк в действительно обстоятельное обсуждение, приведшее к всеобщему согласию, что информации недостаточно. Этот вопрос и рассматривался в данный момент.

За участком стола среднего ряда крайней левой секции, на котором стоял небольшой чёрно-жёлто-красный флажок, организовалось локальное обсуждение. Участники его говорили, хоть и пытались быть тише, достаточно громко. Когда на этот галдёж, то тут, то там на трибуне, начали поворачивать головы люди, Ершов, говоривший в этот момент за кафедрой, сделал замечание коллегам и попросил вынести на общее обсуждение волнующий их вопрос. Участники обсуждения прекратили нарушать и виновато уставились в стол, кроме сидевшего ровно за флажком человека.

– Давайте теперь отправлять миссии к каждому астероиду и к каждой комете, – начал немец. Он не вставал, а только выпрямил спину, чтобы быть повыше, и облокотился на стол. – Ведь это стоит сущее копейки.

Спокойный голос переводчиков, звучавший у всех в наушниках, никак не вязался со скептическим выражением лица говорившего немца и не передавал насмешливой интонации.

– В крайнем случае, можно расширить области исследования, объединить миссии, так сказать, а данный объект обследовать попутно. У ESA и NASA имеется такой опыт, проект в начале двухтысячных. Тогда программа подразумевала попутные исследования при движении к основной цели. Можно назвать три-четыре направления исследований, значимее этого…

Профессор сдёрнул с себя наушники. Он с силой сжимал и разжимал кулак. В бешенство его приводило не смазливое поведение зарубежного коллеги, а удивительная твердолобость и отрицание очевидного.

Как будто услышав мысли Аркадия Константиновича, во второй слева секции, в самом её изголовье, с места поднялся мужчина из делегации США.

– Я, честное слово, совершенно не понимаю, чем вызван ваш скептицизм. Может, вы ежедневно наблюдаете