Если бы я тогда знала, какую страшную находку чуть было не совершила, не было бы всей дальнейшей истории: я, несомненно, в истерике поплелась бы назад, спиной ощущая незримое присутствие мертвецов, заново развесила бы пакеты и, согрев чаю, принялась ждать помощи, которая пришла бы в любом случае – это был лишь вопрос времени и терпения, потому что по маячкам и радарам примерное место падения вертолета уже наверняка стало известно спасателям. Дело оставалось за подходящей погодой.

…Безрадостный серый день – это определенно не самое подходящее начало спасительного маршрута. Если в низине, которую я преодолела где-то за час, было относительно тепло и маловетрено, то как только я поднялась до середины не такого уж безобидного склона, как мне сдуру показалось, иногда вставая на три опоры, со стороны моря прилетели порывы, и меня мигом просквозило до костей. Спрятаться было некуда – хоть на камни ложись. Но только двигаясь, можно было не окоченеть, хотя ни о какой скорости речи уже не шло. Отдающее болью при каждом неосторожном движении плечо, невозможность опереться на руку, отекшие пальцы, как бывает во время длительного перехода и смены температур, и пока еще не смертельно, хоть и очень чувствительно, натирающие туристические ботинки не давали развить хотя бы привычную для меня скорость.

Когда я вползла на хребет, дунул боковой ветер такой силы, что, оступившись, я припала на одно колено, больно им стукнувшись, и только тогда огляделась, щурясь от порывов, вызывающих слезы. За этой сопкой, робко и безотчетно надеясь на чудо, я думала увидеть хоть кусочек моря, пусть вдалеке, но все-таки моря. Разумеется, мне не открылось и намека на воду, только сопки, сопки и еще раз сопки – такие по-разному скроенные матушкой-природой, но одинаковые и неприступно безразличные вековые громадины в величественном северном пейзаже.

Я заорала в это безмолвие с силой неистового отчаяния, аж загорелось горло. Я так долго молчала, что этот звук исторгся будто откуда-то извне, разрезав пространство и долго еще возвращаясь эхом – сначала реальным, а после звоном в моей голове. Казалось, я повторила «нет» тысячу раз, пока не поняла, что отчаяние выпивает меня досуха, и с такими темпами у меня просто не останется сил на то, чтобы идти. Я оглянулась на то место, где провела предыдущие двое суток, все еще желая превратить свое восхождение в разведку и вернуться. Мы странно устроены: где бы ни находились, какие бы обстоятельства над нами ни властвовали, мы все равно упрямо избираем некую точку своим домом, чтобы было куда стремиться, чтобы одиночество и страх хоть на миг отступали, сменяясь пусть ложным, но чувством защищенности и покоя.

То место у скалы между двумя большими камнями стало для меня в этой враждебной действительности точкой соприкосновения с домом, и я сейчас отрывала его от себя с кровью, с мясом, выдергивая последние тонкие корешки, чтобы двигаться дальше. Но все мое существо хотело обратно, к обманчивой безопасности, в тепло и относительное безветрие. Умом я понимала, что могу обрести точно такое же укрытие в любом месте своего маршрута, но меня все равно упрямо тянуло назад. Наверное, именно из-за этого чувства мы не совершаем много героического, безумного и великого.

Я все еще плакала, идя по хребту, на спуске которого неожиданно появилась робкая растительность: мох, шикша с брусникой и несколько низеньких веточек стланика. Как природа растит живое там, где это только возможно, так и я должна быть сильной, чтобы выжить в агрессивной среде, невзирая на ветер, дождь, холод, отсутствие пищи и солнца. Я – дикая малина, проросшая в скальнике на продуваемом всеми ветрами обрыве, и я буду несгибаемой в своей ничтожно мелкой борьбе за существование.