Распахнув ногою дверь, в комнату вошел высокий мужчина, строго по-военному перетянутый портупеей поверх френча. При шашке, при маузере. За широким офицерским поясом тускло поблескивают две гранаты. Маузер был верным признаком «высокого» начальства.

Пришелец встал на пороге, руки в бока, крутнул рыжеватый, подпаленный солдатской самокруткой ус.

– Э-э… Да у вас тут пир горой. Я проверял посты, продрог. Ночь волглая, будто и не мороз, а до костей пробирает. Проезжал мимо, приметил огонек, думаю, дай загляну к Надежде Степановне, помогу разогнать тоску-печаль. А тут свой разгоняло. Не боишься? – с явной иронией спросил он Надежду. – Доведается батько, из обоих котлет наделает.

Надежда на такую угрозу и бровью не повела. Она уже пришла в себя. Бледность с лица исчезла, на щеках заиграл легкий румянец. Улыбнулась вошедшему.

– Сидайте, Степан Степанович, поближе к нашему столу. Братик проведал, маты прислали, просят, чтобы вернулась домой.

Меня поразило ее перевоплощение, ее самообладание. Захлопотала возле стола: пододвинула гостю стул, подала ложку, достала стакан, налила вино.

Степан Степанович не заставил себя долго уговаривать. Подошел к кровати, снял фуражку и положил ее на зеленое шелковое покрывало. И как-то само собой получилось, что он умостился не на предложенный ему стул, а на то место, где до этого сидела рядом с изголовьем Надежда. И у меня появилось подозрение, что он знает или догадывается об оружии, лежавшем под подушкой.

– Братик-то, поди, двоюродный, – усмехнулся гость.

– А родных у меня нет. Сводные еще не подросли, – парировала Надежда.

Ее самообладание, ее спокойствие стало передаваться мне.

– А як там дядько Иван? – спросила она меня.

Я уже передал длинный поклон – назидание от родного брата ее покойного отца, который, видимо, любил непутевую племянницу и тревожился о ее судьбе. Я вновь повторил все его горькие слова, адресованные Надежде. Потом принялся рассказывать, как ноет на непогоду культя старого солдата, потерявшего правую ногу еще во время Японской войны. Матвей Безбородый в беседе со мною обмолвился, что дядько Иван смастерил себе из липовой колоды «новую ногу», но что-то она ему не нравится, привык к старому протезу и новый надевает лишь по воскресеньям, когда идет в церковь. Говорил я с вдохновением.

Пришелец слушал внимательно, хитровато при этом щурился. В его умных, острых глазах жило неподдельное любопытство.

– Какие еще поклоны привез братец нашей Надежде Степановне? – спросил он, когда я выдохся на дядьке Иване.

Я повторил все с мельчайшими подробностями. Степан Степанович продолжал ухмыляться. Он не верил мне.

– Как же тебя, братик, звать? Ну вот крутится у меня на языке «Петя».

Что-то острое кольнуло под сердцем. «Случайно отгадал этот Степан Степанович мое имя, которое не знала даже Надежда, или не случайно?»

В чоновском отряде Караулова на мне лежали обязанности организации оперативной работы с уклоном на контрразведку. Приходилось допрашивать буквально всех бандитов, попавших в наши руки: и пленных, и перебежчиков, проведавших об амнистии. Многих из них потом отпустили домой. Конечно, чухлаевцы знали о моем существовании. В те бурные, богатые на события годы все было проще, менее профессионально, действовали больше по наитию, «по классовому чутью». Единственной школой для меня была война.

Молодости свойственна определенная беспечность. Отправляясь в логово банды, я не подумал о том, что могу встретиться с человеком, знающим меня в лицо.

Но Степана Степановича ранее я не встречал, это уж точно.

И тут вспомнил: «Степан Степанович Черногуз, новый начальник штаба банды!» Он появился у Чухлая с полгода тому назад. И, как ни странно, служил до этого в Красной армии.