Вдруг он неожиданно спросил меня, уже совсем другим тоном:

– Чай будешь?

– Буду, – ответил я машинально, хотя внутри меня всё настолько сжалось от напряжения, что капле воды некуда было бы просочиться.

Служащий встал и направился к шкафу, что стоял за письменным столом. Он достал оттуда чашки, заварочный чайник и упаковку с, видимо, чаем, приговаривая при этом: «Чай у меня хороший, греческий. Нельзя нам, нельзя, понимаете, чтобы кто-то нам готовил чай. Чай варим мы для себя сами, и кофемашины не разрешены. Поэтому все пьют чай. Растворимый тоже нельзя. А чай ведь легко подделать, поэтому нам его выдают под роспись…»

Я смотрел, как он возится с чаем, и старался слушать очень внимательно, чтобы уловить настрой этого человека и понять, что ему можно говорить, а что нельзя. При этом мне было интересно, что всё-таки с ним происходит: он просто нервничает или это результат длительных необратимых изменений.

Служащий всё не унимался, а только пуще распалялся в своей бессмысленной тираде. Да так, что у него со лба потёк пот, пока он разливал по чашкам кипяток. Я уже стал гадать, будет ли что-то к чаю, как вдруг на столе зазвонил телефон. Служащий тут же метнулся к нему, заканчивая очередную фразу: «А чай у меня хороший, греческий…». Поднеся трубку к уху, он моментально замолчал и стал слушать очень внимательно. Информация, по-видимому, была очень важной, потому что он даже изменился в лице, как будто успокоился, морщины на его лбу немного разгладились, а рот растянула лёгкая улыбка. Я заволновался: что же ему там такое говорят? Уж не касается ли это меня и того листа, что я положил в дипломат? Я наделся что-то понять по ответу служащего в трубку, но он в конце концов только выдохнул, протянул «Ага.» и закончил разговор.

Затем он спокойно обратился ко мне со словами:

– Продолжайте ваши наблюдения, мы вас пригласим для следующей встречи.

После таких слов оставалось лишь встать и уйти, что я и сделал, машинально вскочив и направившись к выходу.

Служащий прошёлся со мной до двери и, похлопав меня по плечу, сказал:

– Времени у вас теперь много, вы на пенсии.

– Спасибо, спасибо, – благодарил я его, не понимая, за что.

– Всего наилучшего, Иван Иванович.

После всех этих приключений я наконец-то смог вернуться домой – никто не поджидал меня на моей квартире, правда, и следов чужого присутствия я не обнаружил. Впрочем, направляясь к себе тогда, я был уже настолько измучен, что не стал бы сопротивляться, даже если бы меня сразу повели на казнь.

Дома я сразу завалился спать и провёл в кровати не меньше двенадцати часов в глубоком забвении. Очнувшись от сна, я стал собираться с мыслями и стараться проанализировать последние события.

Трудно было сказать, улучшилось моё положение или, наоборот, ухудшилось по итогу. Вроде как мой план с обманом спецслужб выдумкой про тайное общество сработал, но что дальше?

Так или иначе, отныне у меня появились новые смыслы и дела: надо было чем-то подкреплять свои наблюдения, ведь теперь в любой момент могут спросить. В результате получалось, что я всё равно на крючке, хотя жив и свободен.

За последнее время на мою долю выпало слишком много испытаний и тревог, которые полностью истощили меня, и мне просто необходимо было как-то снять стресс. Я понимал, что посещение тех мест, где я обычно расслаблялся до ухода на пенсию, для меня теперь закрыто, как для забракованного. С другой стороны, и финансовые способности мои подослабли, поэтому я в расстроенных чувствах решил снизить планку до обыкновенного публичного дома. Однако, к собственному удивлению, я понял, что не знаю ни одного адреса.