– Что ты делаешь?

Вместо ответа она указывает на кусок картона у нее на коленях. На нем большими буквами написано «Голодовка».

Чуть ниже уточнение мелким шрифтом: «До завтрашнего утра».

– Голодовка до завтрашнего утра? А смысл?

Сестрица сверлит меня взглядом и осторожно отдирает один конец клейкой ленты.

– Мама купила шоколадные хлопья из органического сырья и без пальмового масла. Я не смогу от них отказаться. Я их обожаю, – бормочет она уголком рта.

Затем вновь берет мегафон и начинает горланить свои лозунги. Мама в ответ вопит из кухни. В довершение всего в ведьмином чулане не переставая надрывается саундтрек из «Звездных войн».

Я укрываюсь от этого хаоса в своей комнате. К тому же у меня идея. В недрах мусорной корзины, среди двух скомканных листков бумаги, высохшего фломастера и обертки от плитки шоколада ждет своего часа ластик. Он словно манит меня.

В конце концов, что я теряю?

Я вынимаю его из корзины.

Кладу на стол.

Открываю левый ящик стола и достаю лист бумаги, белый, как только что выпавший снег.

Беру карандаш.

Кладу его слева от бумаги, параллельно краю. Справа кладу ластик.

Я закрываю глаза. Мне кажется, что предстоящее действо должно быть похоже на священный ритуал. Я вспоминаю инструкции продавца «Фиеста Маркета».

Наконец я открываю глаза, беру карандаш и, затаив дыхание, аккуратным почерком вывожу: «Дунайский окунь». Я действую медленно. Как будто я в другом измерении, в невесомости, и вопли моей матери, крики сестры и надрывающийся телефон слышны как сквозь вату.

Я беру ластик и чувствую, что он теплый. Если, конечно, это не игра моего воображения. Я лишь слегка провожу им по бумаге, и буквы легко стираются. Волшебный он или нет, но стирает отлично. Тут уж я в любом случае ничего не теряю.

– За стол! – зовет мама.

– Ни за что! Лучше умереть! – отвечает сестра.

Я смотрю на листок перед собой. На нем не осталось ни малейшего следа от написанного. Лишь несколько мягких крупинок, которые я смахиваю рукой. Я выглядываю из комнаты и слышу, что Мисс Всезнайка не сдается и протест продолжается.

– Нет материнской диктатуре! – вопит она и изо всех сил цепляется за спинку кровати, а мать пытается ее оторвать.

Неожиданно странный запах щекочет мне нос. Я принюхиваюсь. Запах доносится с кухни. Появляется черный едкий дым.

– Мам! Рыба горит!

Мама несется на кухню. Слишком поздно! На сковороде осталось лишь несколько обугленных рыбьих скелетов. Как тоненькие черные веточки.

Наш обед улетает в распахнутое настежь окно вместе с едким запахом гари, заполнившим кухню. Мисс Всезнайка наконец уступает и соглашается есть вместе с нами цветную капусту, тем более что она выращивалась на биодинамическом экологически чистом производстве, не причиняющем вреда окружающей среде.

Я вяло ковыряюсь в своей тарелке, аппетита нет. У меня кружится голова. Я не могу в это поверить. Неужели это ластик превратил окуня в горстку пепла? Но тут меня окликает мама:

– Эмиль!

Я смотрю на нее взглядом лунатика, который только что очнулся.

– Все в порядке? – спрашивает она встревоженно.

– Да-да. Капуста очень вкусная, – отвечаю я.

– Тогда почему ты макаешь хлеб в стакан с водой?

Я ничего не отвечаю, тупо уставившись на размокший кусок хлеба в руке.

Покончив с едой, мы помогаем маме убрать со стола, и я галопом мчусь в свою комнату. Я так и эдак переворачиваю лист бумаги, разглядываю его со всех сторон. Он девственно белый.

На этом листке я написал «Дунайский окунь».

Потом стер надпись ластиком.

И окунь исчез.

Не может быть! Это совпадение. Да, простое совпадение. Что же еще?