Слова «Дунай» и «рыба» заставляют меня прислушаться.

«Дунайский окунь не относится к вымирающим видам, – серьезным тоном начинает молодой женский голос. – Но в настоящий момент можно сказать, что он полностью исчез! Еще вчера эта рыба из семейства окуневых прекрасно себя чувствовала во всей Европе. Внезапно вид был поражен таинственным вирусом, и теперь он полностью уничтожен. По мнению специалистов, с которыми нам удалось поговорить, болезнь атаковала мозг рыбы. Окуни сошли с ума и начали пожирать друг друга, пока не осталось ни одного. Из соображений безопасности все запасы дунайского окуня были изъяты из магазинов. Всех, у кого эта рыба еще хранится в холодильниках или морозильных камерах, призывают немедленно от нее избавиться».

Ведущий вновь берет слово. «Спасибо, Стефани! – говорит он. – Вы правы, лучше перестраховаться. Нельзя допустить, чтобы рыбный вирус заразил человека и тот тоже стал… каннибалом».

Я встаю. Я потрясен. Как это возможно, чтобы ластик уничтожил всех окуней на планете? У меня кружится голова. Пошатываясь, я бреду в ванную.

– А как же шоколад и тост? – спрашивает папа.

– Прости, пап, – отвечаю я. – Что-то не хочется. Пойду в душ… К тому же я встречаюсь с ребятами и уже опаздываю.

Это правда, но не совсем. Перед встречей с Жюлем и Дуней я собираюсь заглянуть к продавцу «Фиеста Маркета» и кое-что прояснить.

Я умываюсь со скоростью, достойной Книги рекордов Гиннесса. Душ я принимаю так быстро, что, кажется, не успеваю намокнуть. Я выскакиваю из ванной, и тут слышу какой-то шум из гостевой комнаты. Как будто медведь наводит порядок в своей берлоге. Осторожно, чтобы его не потревожить, заглядываю в открытую дверь. Диван разложен. Это нормально: папа уже несколько недель спит здесь. Странно другое: полки пусты. А где же книги и словари? И куда делась одежда, которая висела на вешалке? И потом, для чего нужно было заваливать всю комнату картонными коробками? Некоторые уже заклеены коричневым скотчем и подписаны фломастером: «Белье + CD» или «Полотенца + книги».

Еще одна странность: со стены исчезли все фотографии. Еще вчера снимок, на котором Мисс Всезнайка задувает свечи на именинном торте, был на месте. Селфи – мы все вчетвером на море. Мамин портрет, где она совсем молодая, еще до моего рождения. Еще одно фото, где она в роддоме с младенцем на руках. Младенец – это я! Куда они делись, все эти фотографии? А, вот они, рядом, в коробке. Черным маркером папа написал: «Полотенца + носки + фотографии».

Отец меня не замечает. Он слишком занят борьбой с чертежной настольной лампой. Он пытается запихнуть ее в коробку, а она упрямо выпрыгивает обратно. Пока он давит ей на голову, все хорошо, но как только отпускает, она вновь с пружинным звоном взбрыкивает – бзды-ыннь! Это было бы смешно, но мне к горлу подступает комок, а дыхание перехватывает. Я ощущаю смутную тоску, будто чья-то рука сжимает мне сердце. Тихо-тихо я выхожу из комнаты. На улице я что было сил мчусь в «Фиеста Маркет». У меня слишком много вопросов, и они обжигают мне губы.

Продавец стоит на стремянке под самым потолком магазина. Он пытается закрепить вывеску с надписью: «Внимание! Распродажа! Успейте отхватить отменный ломоть смеха!» Сегодня он в красно-зеленых штанах. Одна штанина ярко-красная, другая – изумрудно-зеленая. Куртка у него тоже двухцветная: наполовину голубая, наполовину желтая. Безумный наряд дополняет крохотный красный котелок, украшенный огромной пластиковой ромашкой. Котелок сполз и едва держится на затылке.

– Ластик! – с ходу выпаливаю я. – Он работает!