Вскоре до ушей Учителя и его преданных в Калькутте дошли новости об этом, хотя и в искаженном виде. Некоторые преданные приходили ко мне, чтобы самолично узнать, что происходит, и намекали, что верят, по меньшей мере, некоторым слухам. Когда я понял, что они могут считать меня способным на такую низость, мое сердце переполнило чувство уязвленной гордости. В крайнем раздражении, я дал им понять, что верить в Бога из страха перед адом – трусость, и стал спорить с ними о Его существовании, подкрепляя свои аргументы цитатами из трудов западных философов. В итоге они оставили меня в покое, убедившись, что я безнадежен – и я был рад этому. Когда я подумал, что Шри Рамакришна тоже может верить слухам, мне стало очень больно. «Ерунда, – сказал я себе, – если мнение о человеке (плохое или хорошее) зиждется на таком шатком основании, оно меня не волнует». И я был изумлен тому, что узнал позднее. Учитель сначала холодно воспринял эту новость, ничего о ней не сказав. Но когда один из его любимых учеников, Бхаванатх, обратился к нему со слезами на глазах: «Почтенный, я не мог себе вообразить, что Нарендра может так низко пасть», он пришел в ярость и сказал: «Молчи, глупец! Мать сказала, что такого не может быть. Если ты еще раз об этом скажешь, я не смогу на тебя смотреть».

Однако, вопреки этому вынужденному атеизму, яркие воспоминания о видениях Бога, посещавших меня с детства, и особенно после знакомства со Шри Рамакришной, привели меня к мысли, что Бог должен существовать и что можно так или иначе постичь Его. Иначе жизнь будет лишена смысла. Несмотря на все эти беды и несчастья, я должен найти этот путь. Пролетали день за днем, а мой ум всё колебался между сомнениями и уверенностью. И мне всё еще надо было заботиться о пропитании.

Кончилось лето, начался сезон дождей. Я продолжал искать работу. Однажды вечером, после голодного дня, проведенного под дождем, я возвращался домой; мое тело утомилось, сознание было измучено; усталость взяла верх, и, не в силах больше идти, я опустился на цоколь какого-то дома возле дороги.

Кажется, на некоторое время я перестал что-либо чувствовать. Голову наполняли разные мысли, а я слишком ослаб, чтобы отгонять их и сосредоточиться на чем-то одном. Вдруг я ощутил, как некая божественная сила снимает покровы с моей души, один за другим. Все мои прежние сомнения относительно сосуществования божественной справедливости и милосердия, причин появления страдания в творении блаженного Провидения, сами собой растворились. В глубокой рефлексии я постиг смысл этих вопросов и был доволен ответами. Возвращаясь домой, я заметил, что от усталости в теле не осталось и следа, а в сознании появилась ясность, удивительная сила и спокойствие. Ночь была уже на исходе.

С тех пор меня перестали волновать похвалы и порицания мирян. Я был уверен, что родился не для того, чтобы, как обычные люди, работать и содержать семью, а тем более не для поиска чувственных удовольствий. Я начал втайне готовиться к отречению от мира, как мой дед. Я выбрал день, в который это сделаю, и обрадовался, узнав, что в тот самый день в Калькутту должен приехать Учитель. «Какая удача, – подумал я, – я уйду из мира с благословения Гуру». Когда я встретился с Учителем, он стал настаивать на том, чтобы я переночевал у него в Дакшинешваре. Я выдумывал разные отговорки, но всё было тщетно. Мне пришлось поехать с ним. В экипаже мы почти не говорили. Когда мы добрались до Дакшинешвара, он усадил меня в своей комнате вместе с другими учениками и в какой-то момент погрузился в транс. Вот он подошел ко мне и, очень нежно дотронувшись до меня, запел песню со слезами на глазах: