Это такая власть, двигаться в ритме, который сама задала. Вначале медленно, наслаждаясь его нетерпением, потом быстрее. Он перехватывает инициативу, потому что желает резче и глубже. Мы ускоряемся. Еще и еще. Доводя пульс до максимума.

Я почти на пределе, но Матвею, чувствую, не хватает, и тогда я начинаю его ласкать. Касаюсь всюду, насколько позволяют руки. Глажу, целую, покусываю. Он стонет, когда обвожу языком темную ареолу сосков. Его возбуждение нарастает, а мое и подавно зашкаливает. Шумно вдыхаю, задерживая дыхание и сдерживая крик.

Напряжение бешеное, и вот я уже не могу сдержать глухой стон. Падаю Матвею на грудь и бьюсь в экстазе. Сжимаю внутренние мышцы, и это для него последняя капля. Он тоже взрывается, рычит, хрипит, выдыхает.

Потом мы лежим и тупо пялимся в потолок, на который профессор в детстве налепил звездное небо.

- Мне нужно в душ, - жалобно смотрю на Матвея, понимая, что в таком виде ни за что не покажусь перед его семьей.

- Конечно, - Григорьев второпях накидывает на себя одежду и поворачивает замок.

В коридоре никого нет. Он подхватывает мои вещи и подает руку. Офигеть, он сумасшедший! А если бы нас застукали?

Но все хорошо, и мы как воришки заскакиваем в ванную. Пока принимаю душ, Матвей умывается, а остальное время наблюдает за мной.

- Что? – кручу задницей, завлекая Матвея, как самка самца.

Капец! Становлюсь такой же озабоченной, как Миха с Русей.

- Ты очень красивая, - он загадочно улыбается.

- А что еще?

- Хочу тебя снова и снова. Ты превращаешь меня в одержимого.

Потом мы возвращаемся в зал к альбому. Мелкий Матвей пухлый и забавный.

- Ты похож на Шалтай-Болтая, - я смеюсь, надувая щеки, словно я овальное яйцо.

Я перелистываю альбом, но на одной странице рука замирает. Свадебное фото юного Матвея. Сейчас он определенно брутальней, но на этом фото Григорьев молодой и счастливый. Рядом с ним улыбающаяся брюнетка. Не дурнушка, наоборот, очень даже миловидная. Грудь колет проклятая ревность, но я загоняю ее подальше.

- Снежок, не надо, – просит Матвей, но я не могу остановиться. Листаю страницы незнакомой жизни профессора и тихо дурею.

- Ты очень ее любил? – вырывается против моей воли. Не хочу спрашивать, но не могу сдержаться.

- Это сейчас важно? - Матвей хмурится.

- Ты ее любил? – повторяю я.

- Очень, - в голосе профессора слышится грусть, - но все слишком быстро прошло. Не надо, - он захлопывает альбом. – Наше счастье длилось только один день.

- Вы расстались? – недоумеваю, а Матвей убирает альбом.

- Никто никого не бросал. Просто…, - он замирает, - не совпали.

Матвей гримасничает и словно отгораживается от меня невидимой стеной.

- Пойдемте обедать, - в комнату заглядывает Зинаида.

- Конечно! – вскакиваю с дивана и хватаю Матвея за руку. Его пальцы холодны как лед. – Пойдем мыть руки! – тащу его в ванную и подставляю наши ладони под горячую воду. Целую Матвея до тех пор, пока он не начинает оживать.

- Спасибо, - его голос глубокий и хриплый.

- За что? – удивляюсь я. Вроде бы ничего такого не сделала.

- Что не лезешь в душу, - шепчет Матвей и целует меня с таким жаром, что я улетаю с бабочками на небеса.

После обеда я слушала веселые истории из детства Матвея. Взгляд Зинаиды светлел, когда она говорила о сыне. Очевидно же, что безумно его любит, оттого и столько огня в глазах.

«Снежана, ты где?» - пришло от матери.

«Гуляю с девчонками», - быстро набрала сообщение и посмотрела на Матвея.

«Сегодня вечером приедет стилист. Приезжай, выберем тебе новые наряды».

- Уже поздно. Мы, наверное, пойдем, - Григорьев отреагировал моментально.

Мы прощаемся и обещаем приехать на следующей неделе. Лжем, наверное. Вряд ли мы приедем к родителям профессора еще раз.