– А полевая – это тогда как?!

На следующее утро раздолбанный ЛАЗ высадил десант избранных представителей военной науки в районе проведения учений.

Построились. Дежурный генерал, оглядев прибывшее воинство, которое, наподобие военнопленных, почему-то полезло в строй с вещами, ухмыльнулся и скомандовал:

– Товарищи офицеры! Поздравляю вас с прибытием в район учений! Задача на сегодня – максимально отдохнуть!

И пошло! Каждый день в отсутствии боевых задач лучшие представители военной авиационной науки неумело напивались, стремительно теряя человеческий облик. В свою очередь, представители строевых частей абсолютно не представляли себе, где и каким образом использовать специалистов по теории РЭБ. Больше всех повезло секретарю партбюро. Он где-то умудрился стащить красную папку с тиснёной надписью «На доклад командующему». С этой папкой он бессистемно бродил по гарнизону, периодически хмуро поправляя очки и неодобрительно посматривая на окружающих. В столовой он клал эту папку на стол и обедал в одиночестве. Пару раз, правда, к нему подсаживался местный контрик, бледный от собственной отваги. В папке у хитрейшего из хитрых лежали авторучка, сигареты «Ява» и запасные очки, как главные орудия политработника.

Наконец, в районе полуночи в нашу палатку влетел порученец и заполошно заорал:

– Товарищи офицеры! Срочно на ЗКП!

На ЗКП нас уже ждал знакомый генерал.

– Поступила вводная! Нужно срочно рассчитать и нанести на карту зоны подавления ЗРК[22] противника. Исходные данные получите у начальника разведки.

С трудом прогоняя непривычное чувство похмелья, полковники взялись за дело.

И вот – карта. Громадная, длиной в несколько метров, искусно нарисованная карта учений. Карта ещё лежит на полу, на особом помосте, и специально обученный прапорщик наносит на неё последние штрихи. Лицо у него вдохновенное, как у Микеланджело, завершающего роспись Сикстинской капеллы.

Самый смелый из нас с фломастером приближается к карте, чтобы нанести так называемые «яйца», т.е., зоны подавления.

– Вы куда, товарищ майор?!

– Зоны подавления нанести.

– Нельзя, карту помнёте!!!

– А как же…

– Сейчас! Хамракуллов! Гусев! Ко мне!

Из темных глубин ЗКП выскакивают 2 бойца со строительными носилками. Ручки у носилок непривычно длинные. Прапорщик, подобно турецкому султану, усаживается в носилки, а бойцы искусно имитируют каретку плоттера, перенося его над картой.

– Ну, – снисходительно вопрошает прапор, – где вам зону нарисовать?

Великий русский драматург Денис Фонвизин давал персонажам своих пьес такие фамилии, чтобы неискушённому читателю сразу было ясно, с кем он имеет дело. Тарас Скотинин, например, был отпетым мерзавцем, а госпожа Простакова – редкостной дурой.

Когда замполитом нашего батальона назначили капитана Дурнева, народ сначала не придал этой своеобразной и красноречивой фамилии значения. А зря.

Капитан Дурнев был дураком совершенным, законченным, и своей фантастической глупостью вызывал у офицеров некое извращённое уважение. Обращались с ним так, как ведут себя родители юного кретина: стараются, чтобы и занят был и головку не перетрудил, ну, а если, к примеру, лужу на ковре сделает и начнёт в ней кораблики пускать, умиляются: наш-то Васенька, как царь Пётр на Плещеевом озере!

Поздним майским вечером я сидел в недостроенной беседке на точке. Полёты закончились, основные средства я выключил, только посадочный радиовысотомер продолжал отбивать поклоны. «Ну, чего аппарат гоняют, перелётчика,[23] что ли какого ждут? – лениво подумал я, – ведь прямо на дорогу светит, опять деревенские будут жаловаться, что у них герань на окнах вянет, и коровы не доятся».