Я покачала головой.

– Я, конечно, могу с ней поговорить, но, судя по всему, все это бесполезно. Материнский инстинкт, знаете ли, страшная штука. Вот ваша Маша мужа убила из-за этого инстинкта. Если Аня почувствовала этого мальчика своим сыном, то не знаю, какие разговоры про деньги, какие другие разумные доводы ее смогут убедить.

– Да дело, ведь, не только в деньгах, – сказал грустно Алексей Иванович. – Ведь у нее жизнь, считай, еще и не началась. Ей своих надо родить. Вот возьмет она этого мальчика, а потом что?

– А, собственно, что?

– Ну как «что»? – начал опять кипятиться он, – Кто ее потом с ребенком возьмет?

– Думаю, что тут вы ошибаетесь. Если появится человек, который ее полюбит, то наличие ребенка его точно не остановит, а, если остановит, то, значит, это не любовь. А зачем Ане муж, который ее не любит?!

– Вот вы как повернули! Я что-то не понимаю, вы что, тоже считаете, что ей нужно его взять?

– Я думаю, что ни вы, ни я, ничего здесь не сможем изменить. Понимаете, – продолжала я, – если бы речь шла об обыкновенном человеке, который руководствуется в жизни доводами типа «Это неразумно», «Это несвоевременно», то можно было бы убедить ее, что в настоящее время ей лучше сконцентрироваться на учебе, работе, что материнство от нее никуда не убежит, что всех детей на свете не облагодетельствуешь и т. п. Но ведь она не такая! Она увидела этого ребенка, которого бросили прямо при рождении, и спроецировала его судьбу на себя. Ее мать тоже в свое время оставила, бросила, как что-то ненужное. Это счастье, что у нее такой прекрасный отец есть. А у этого мальчика никого нет. Вот, собственно, поэтому ее так и замкнуло. Я не знаю, сможет ли она услышать сейчас людей, которые ее отговаривают.

– Да не слышит уже…

– Более того, если даже его заберут и усыновят другие люди, то, боюсь, что она воспримет это как личную потерю, как будто это именно ее ребенка отняли…

Мы долго молчали. Я свое мнение высказала, он его выслушал, не зная, что мне возразить. Он и сам понимал, что девочку воспитал необыкновенную, поэтому и поступки она совершает не такие, как все. Нельзя от нее ждать, что она будет жить стандартной жизнью стандартного человека, когда она явно «поцелована Богом», который дал ей такое огромное сердце, которое способно вместить больше, чем мы можем себе представить.

– Значит, согласиться? – наконец спросил он.

Я только головой кивнула в ответ, понимая, какое непростое решение ему предстоит принять.

– Я, наверно, тоже сошел с ума, если слушаю вас, – сказал он, вставая из-за стола.

Я не стала его удерживать, мы оба понимали, что ему сейчас не до гостевания.

– Я позвоню вам, – сказал он на прощание и пошел вниз по лестнице, не дожидаясь лифта.

Позвонил он только через пару месяцев. Все это время я боялась сама набрать его или Анин номер. А что, если после нашего разговора, когда я «приняла сторону врага», он больше не хочет со мной разговаривать?

Я бы поняла его. Действительно, жили себе спокойно отец с дочерью, девочка была тихая и послушная, все делала, как ей папа велит. Но тут появилась старая ведьма и заколдовала ее. Все пошло наоборот после этого: девочка не захотела идти по той безопасной дороге, которую папа для нее выбрал, пошла совсем в другом направлении, стала пытаться все решать сама, подвергая себя опасностям, и папе приходилось ей помогать, расчищать дорогу, чтобы как-то облегчить ее путь.

А девочка все не унималась, она заходила все дальше в самую чащу, и было не совсем понятно, сможет ли она вообще выбраться из нее, или так там и погибнет. А папа так ее любил, что не мог ее бросить на этом пути, поэтому шел с ней, и вот, уже вся одежда его была изорвана, а конца этому опасному пути не было.