Аня расстроилась, а Алексей Иванович только сказал: «Вы теперь дорогу к нам знаете, приезжайте в любой момент, мы будем ждать». Я знала, что он говорит совершенно искренне.
Узнав, что мы возвращаемся, Катя сказала, что встретить не может, чтобы я везла детей к себе, а она вечером приедет. Я, конечно, тут же позвонила Саше и спросила, не знает ли он, что случилось у сестры.
– Мама, не паникуй, она здорова, работу ищет, – сказал он. – Я, кстати, тоже на следующей неделе буду в Москве.
– Дела?
– Да, дела.
Нет, совершенно очевидно, что что-то не так. Дети раньше никогда со мной так скупо не разговаривали.
Когда Катя пришла, то у детей был послеобеденный сон. Она поцеловала меня и тихо прошла в бывший отцовский кабинет, где на разложенном диване спали ее сыновья. Она долго умильно смотрела на эту благостную картину, а я смотрела на нее. Похудела, но больной не выглядит, одета по-деловому – легкий полотняный костюм, туфли на каблуке, возможно, что была где-то на собеседовании. Вымыла руки, пришла на кухню.
– Как с работой? Получается? – спросила я.
– Вполне возможно, но они еще не ответили окончательно. Там пока беременная ставка. Представляешь, обрадовались, что у меня уже есть двое детей! Мне так и сказали, что очень надеются, что я уже свою программу деторождения выполнила, а то у них одна за другой три девочки в декрет уходят.
Она засмеялась, но глаза все равно были какие-то напряженные. Я ждала, вопросов не задавала, рассказывала про наш отдых, как детям понравилось за городом. Катя слушала рассеянно, реагировала невпопад. Я встала, чтобы включить остывший чайник.
– Мама, я развожусь с Виктором – сказала она мне в спину. – Только, пожалуйста, не начинай истерики, все нормально, все живы-здоровы.
Я медленно к ней повернулась.
– Значит, Саша по твоим делам сюда приезжает на следующей неделе?
Катя кивнула.
– Да, он должен с Виктором уладить имущественные вопросы.
Как повезло, что в доме есть собственный юрист!
Я не стала спрашивать, что случилось. Захочет – сама когда-нибудь расскажет, только спросила: «Тебе больно?»
– Ты знаешь, мне никак. У меня внутри нет никаких чувств – ни боли, ни радости. Мне просто некогда чувствовать, очень много проблем нужно сейчас решить: с квартирой, с работой.
– Ты мне только скажи, это все потому, что я не захотела тебе помочь?
– Нет, мамочка, не переживай, ты тут совершенно не при чем!
Это слово «мамочка» было таким полузабытым, из самого ее детства, она так давно меня не называла мамочкой, что у меня даже слезы навернулись на глаза, и я отвернулась к окну, не желая, чтобы она это увидела.
– Не плачь, я действительно в порядке, – по-своему истолковала мои слезы Катя. – Мне только предстоит сказать об этом парням, вот этого я боюсь.
– А как вы решили относительно детей?
– Нормально решили, цивилизованно. Пусть общается, сколько хочет, я не против. Это его дети.
– Он согласен?
– Да. Согласен.
Мы дальше обсуждали только предстоящий обмен квартиры, соображали, какой район выбрать, чтобы всем было удобно. Теперь это было и мое дело. Мне предстояло стать реальной бабушкой, а ей – работающей мамой. Наша жизнь круто менялась, и нужно было не слезы лить, а организовывать эту новую жизнь.
Это новая жизнь быстро втянула нас в свой водоворот. Катя вышла на работу, Ваня пошел в школу, в которую ходила когда-то его мать. Андрюша сидел со мной дома и ждал места в детском саду. Катя продала свою квартиру на окраине и купила большую двухкомнатную квартиру в паре кварталов от меня, которую сейчас ремонтировала, а жили они со мной.
Наша квартира, которая казалась мне такой большой, когда мы остались в ней вдвоем с мужем, а потом я одна, теперь стала вдруг тесной. По ней носились дети, везде валялись их игрушки, во всех комнатах были спальные места. Я сейчас уже не могла представить, как мы помещались здесь впятером, когда еще моя мама была жива. Но утром, когда Катя с Ваней отправлялись на свои «работы», мы с младшим наводили порядок, складывали посуду в посудомойку, и до возвращения старшего внука из школы квартира была похожа на нормальное жилье.