Тьфу!

– Чернила пролила, – буркнула Керидвен.

Джимми вытянул длинную шею, разглядывая этикетки.

– О! – просиял он. – Много надо?

– Ну… штук двадцать хотя бы, – хмуро сказала Керидвен.

Джимми взмахнул руками, как фокусник.

– Тю! Это мы сей секунд! Что ж ты молчала, мы как раз собирались с Блейзом объявления печатать! Противень есть?

– В шкафу, – непонимающе ответила Керидвен.

Джимми просиял. Выгрузил из карманов пару аптечных склянок – Керидвен узнала канавановский почерк – и принялся химичить.

Вскоре Керидвен с удивлением смотрела, как он заливает противень желатином и кладет на него готовую этикетку картинкой вниз. Вид у Джимми был загадочный, как у фокусника.

Вот клоун, подумала Керидвен.

Джимми сделал несколько таинственных пассов и объявил:

– Абра-кадабра!

Керидвен прикусила губу, чтобы не засмеяться.

Джимми аккуратно подцепил бумагу. Керидвен заглянула ему через плечо – на желатине осталась чернильная надпись.

– Тепееерь, дамы и господа, кладем бумагу… – Он приложил сверху чистый листок и принялся осторожно разглаживать его скалкой. – И – вуаля!

На листке оказался отпечаток, такой же, только чуть бледнее.

– Ух ты, – невольно выдохнула Керидвен.

Джимми ухмыльнулся:

– Штук на сто хватит!

– Ого, – уважительно протянула Керидвен. – Много.

Джимми отмахнулся:

– Да это разве много! Вот мы, помнится, к королевскому дню рождения листовки печатали… всю ночь возились! – Он засмеялся. – А Блейз нас на колокольню собора протащил, и мы сверху потом на шествие разбрасывали, вот шуму было-то!

– Листовки? – удивилась Керидвен.

Джимми захихикал:

– «Восемь часов на работу, восемь часов на сон! Всем, по короля – пусть отдохнет и он!» И картинка – король в кроватке. Вот шуму-то было – то ли считать оскорблением величества, то ли не считать.

Керидвен хмыкнула. Вот же проблемы у людей в столицах, оказывается. Джимми посерьезнел.

– А как дошло дело до серьезных стачек – так, конечно, веселье кончилось. – Он почесал в затылке. – Ладно, давай сначала тебе сделаем, а потом я за свое возьмусь, – он ухмыльнулся. – Дамы вперед!

Керидвен хмыкнула – дама из нее – но по существу возразить было нечего.

Какое-то время они работали бок о бок – Джимми «печатал» этикетки, насвистывая под нос какую-то песенку и притопывая носком о пол, а Керидвен раскладывала их на подоконнике, чтобы подсохли и нарезала бумагу.

– А ты ничего, нормальная, – вдруг сказал Джимми. – Блейз мне про тебя все уши прожужжал. Я уж думал, что сестра у него такая же… Феями укушенная.

Керидвен замерла над бумажным листом. Щелк, сказали железные ножницы, щелк. Блик прошел по металлу. Странно, что у Эльфина в доме всегда были хорошие ножницы – и ножи тоже, хотя говорят, что феи не любят холодного железа и серебра.

Она попыталась вспомнить что-нибудь, что Эльфин не любил. Себя, сказал в голове прохладный голос. Себя, в этом-то все и дело.

– Эй, ты что, обиделась? – донесся откуда-то снаружи голос Джимми.

Керидвен встряхнулась.

– Нет, – коротко сказала она.

– Да ты не думай, я не со зла же. Блейз мне вообще как брат… Дались ему только эти феи, – продолжал трещать Джимми. – Ну, даже есть такие. Ну, живут себе. Сами они со своим спасением разберутся, коли нужно, не маленькие. И что там за красота такая, что после нее в монастырь сразу уходить, раз не задалось, тоже я не понимаю. Вот ты мне хоть расскажи, а?

Керидвен отложила ножницы, сложила нарезанные этикетки стопкой, сунула в карман передника и поднялась.

– Некогда мне, – сказала она. – Дела надо делать.

Тем более, что это была совершеннейшая правда.

Блейз, пришедший вечером, нашел ее в сарае, ожесточенно бьющей вальком по простыни.