Бросила подушку в изголовье и напоследок ткнула ее кулаком. К черту это все. Изнутри поднялась злая досада – уходить надо было, дошла бы пешком, проветрилась, сейчас дома бы уже была. Нет, послушала черт знает кого!

Керидвен сжала зубы, поднялась, и принялась заправлять койку. Потом повернулась и пошла к сестре Урсуле. Сестра Урсула, мурлыча колыбельную себе под нос и время от времени подаваясь вперед, чтобы поправить на преподобном съезжающее одеяло, щипала корпию. Ветхое полотно расползалось на нити под темными узловатыми пальцами, превращаясь в спутанную бесформенную массу. Керидвен поняла, что ее опять укачивает. Сестра Урсула бросила на Керидвен быстрый взгляд – Керидвен будто ткнули булавкой.

– Что, милая, не спится?

– Заснешь тут у вас, – буркнула Керидвен. – Давай хоть помогу.

Сестра Урсула захихикала и сунула ей тряпку.

– А и помоги, милая, помоги.

Керидвен села рядом, в тусклом круге керосиновой лампы. Ветошь затрещала. Преподобный заворочался. Керидвен стиснула зубы, дергая нитки в разные стороны.

Все там будем. Ох, чтоб мне быстро помереть, дай-то боже.

Преподобный сел и принялся тереть глаза кулаками. Растерянное выражение совершенно не подходило к его бородатому, морщинистому лицу. Сестра Урсула отставила миску с корпией в сторону и опять принялась ворковать:

– Что такое, миленький? Писать хочешь?

Преподобный мотнул головой и вдруг уставился на Керидвен. Глаза у него были блестящие и незамутненные, как у двухнедельного котенка.

– Ты кто? – спросил он высоким голосом.

У Керидвен пересохло во рту.

– Я Керидвен, – сказала она.

Преподобный наморщил лоб. Имя явно ничего ему не говорило. Он зашарил взглядом вокруг. Потом уставился на свою руку и зашевелил губами, пересчитывая пальцы.

Керидвен отвела взгляд. Смотреть на преподобного было мучительно неловко. Козлина он был тот еще, но такого он точно не заслуживал.

Сестра Урсула поправила на преподобном одеяло и опять бросила на Керидвен косой взгляд.

– Не будете как дети – не войдете в Царствие Небесное, – проворковала она.

За стеной, будто подтверждая ее слова, забил утренний колокол.

Керидвен поднялась и одернула подол нарядного платья, так неуместного посреди госпиталя.

– Пойду я. Небось, рассвело уже.

Быстро унести ноги из монастыря, конечно, не получилось. Пока проснулся Блейз да пока растолкали Финна; пока все продрали глаза, да умылись, да поели, потому что попытку отказа от завтрака сестра Евангелина восприняла как личное оскорбление. Да пока поручкались с прибежавшей сестрой Фионой, да пока Блейз помогал приводить в порядок преподобного, который напрудил-таки в штаны, да пока искали у кастелянши бензин для Финновой таратайки, не нашли, но Блейз выпросил на монастырской конюшне коня, чтоб довезти машину до финнова дома, да пока его запрягали – солнце уже укатилось заполдень.

Напоследок, когда они уже выезжали из ворот – точнее, выезжал, Финн, забравшийся с ногами на сиденье и пощелкивающий кнутом, гнедой коняга-ломовоз – и где только монастырь добыл такого красавца? – подергивал ухом, Блейз, закатав рукава, подталкивал машину сзади, а Керидвен, сдерживая зевоту, переминалась с ноги на ногу рядом, проклиная нарядные туфли и стертую на танцах пятку – напоследок из ворот выбежала сестра Урсула и сунула Керидвен корешок на перекрученной красной нитке.

– От суккубов, инкубов, ночных кошмаров, – затараторила сестра Урсула. – На сон крепкий, на глаз меткий, во имя Отца, и Сына, и Святого Духа, аминь!

Керидвен открыла было рот, чтобы спросить, что это на нее нашло, но со двора раздался вопль «Урсулаа!» – и монашенка со скоростью, поразительной для ее возраста, упорхнула. Керидвен вздохнула и попробовала корешок на зуб. Это был пион. Керидвен вздохнула и нацепила нитку на шею – карманов в красивом платье не было.