А потом мы опять целый день гуляли вместе, но к ночи я его прогнала. Мне нужно было видеть очередной сон. И он пришёл, мой третий вещий сон!

Он пришёл в гуле самолётных моторов, в сутолоке нашего городского аэродрома. Вот я последний раз целую его в губы. Вот я стою за оградой и смотрю, как медленно разбегается стальная птица и уходит в прозрачную синеву. Во сне многое можно, я раскрываю руки и лечу, лечу вслед за любимым… И вдруг ― удар! И я оказываюсь на полу довольно далеко от кровати. Неужели я во сне летала по комнате?

Потирая ушибленное колено, ложусь опять. Отключаюсь от себя и думаю только о нём. Опять приходит сон. Только теперь меня нет, а я вижу только его. Он печально смотрит в окно на проплывающие облака. Но вот облака уплывают вверх, самолёт снижается, и тут… удар! Все пассажиры катятся по проходу. Ещё один удар! Огонь! Опять я вижу знакомый мост, берег реки, дорогу, только вместо автобуса ― разбитый самолёт, и моего милого, неподвижно лежащего среди дымящихся обломков.

Я в ужасе проснулась. Что же делать?!

– Радогаст! Радогаст! ― позвала я в полном отчаянии.

– Да, моя маленькая девочка.

– Я уже не маленькая и уже не девочка. И у меня вполне взрослые проблемы.

Я рассказала Радогасту о своей любви и о своих пророческих снах.

– Ничем не могу помочь, ― ответил мне Радогаст, ― несмотря на все мои сверхвозможности, я ведь не волшебник. Если Бог решает пресечь путь человека, а твой случай, похоже, именно такой, то я ничего не могу с этим сделать.

– Но зачем Богу убивать моего любимого?

– Не знаю точно, но могу предположить. Ведь он у тебя профессиональный военный ― иными словами, профессиональный убийца. Каждая душа, если она не совсем пропащая, имеет некую меру грехов, превышать которую Бог не позволяет. Если мера превышена, то человека весьма сложно спасти от неминуемой смерти.

С этими словами Радогаст отключился. В ярости я набросилась на своё красное платье и разорвала его в клочья. Это меня немного успокоило. Скоро придёт Пётр, а я опять не готова его видеть. Куда же мне деться? Машинально я надела своё скромное рабочее платье. Куда-то надо идти. Но на работе я уже оформила недельный отпуск ― там делать нечего. Ноги сами понесли меня в церковь. Как же давно я здесь не была. Раннее утро, в церкви пусто, только незнакомый батюшка ходит вдоль стен и стряхивает с икон невидимую мне пыль. Я поставила свечку перед иконой Божьей Матери и застыла в скорбном молчании…

Очнулась от пения хора. Оказывается, уже шла служба, а я, не замечая ничего, простояла несколько часов перед иконой со своей немой просьбой. И вдруг я почувствовала, что печаль моя прошла и что не всё ещё потеряно. Служба шла к концу, а я всё более и более переполнялась уверенностью. Вышла из церкви я в самом деятельном настроении.

Прежде всего ― в госпиталь ― обсудить свою проблему с мамой Валей. Нашла я её с трудом ― в хирургическом отделении. У неё опять проблемы, на этот раз с ремонтом и заменой хирургического инструмента.

– Мама, ― сказала я, ― ты ведь уже поняла, что на город нам надеяться не следует. Надо устраивать мастерские здесь, в посёлке.

– Откуда же мы здесь возьмём специалистов?

– Один у тебя уже есть ― в психиатрическом отделении. Помнишь пациента Александра, ведь перед тем, как стать космонавтом, он несколько лет работал слесарем, да не где-нибудь, а в космических мастерских.

– Ох, Роза, Роза, что бы я без тебя делала?!

– Мама, но у меня тоже проблемы, и решить их можешь только ты.

Я не стала рассказывать маме о своих снах, а только сказала, что хотела бы на некоторое время задержать в госпитале своего любимого. Я попросила маму Валю ещё раз осмотреть Петра и постараться найти причины, чтобы задержать его в больнице.