Нас, мальчишек, матери пристраивали обычно к едущим взрослым и таким образом обеспечивалась погрузка, разгрузка и сохранность нашего товара. Но торговал каждый своей картошкой и деньги прятал у себя. Минимальным продаваемым объёмом было восьмикилограммовое ведро, которое каждый продавец вёз с собой или договаривался о совместном использовании тары. Цены устанавливались исходя из «конъюнктуры рынка» (по сегодняшней терминологии, тогда таких мудрёных слов не знали, а просто обстановку чувствовали), но самостоятельное изменение цены, особенно её снижение, в наших коллективах не приветствовалось, кроме случаев плохого качества картошки.

Из года в год обстановка в Брянске менялась к лучшему, восстанавливались дома, строились разные торговые точки, после 1947 года с отменой карточной системы можно было, отстояв большие очереди, купить настоящий хлеб. Какие вкусные были белые булочки и батоны! Таких сегодня, должно быть, больше не выпекают. Однажды, выгрузившись на рынке Брянска 2-го, увидели целый ворох пшеницы, привезённой на продажу с Украины. Так что уже можно было за проданную картошку купить и пшеницу, хотя цены пока не располагали к широкому обмену, да и вывезти её отсюда было весьма проблематично. В ларьках на рынке часто можно было увидеть большие подносы с бутербродами с красной икрой и буквально штабеля крабовых консервов. Но видит око, да купить эти деликатесы было не под силу. Не за что. Продав картошку, покупали в заранее обусловленных матерью расходах, хлеб, макароны и редко, очень редко, что-то ещё и начинался поход домой. Общественного транспорта в те годы в Брянске было очень мало, поэтому большую часть пути от рынка до мясокомбината, крайней точки для Брянска, но начальной для нас на шоссе до Карачева, преодолевали пешком. Здесь, у мясокомбината, ожидали попутную машину, договаривались с водителем о стоимости проезда и – до Карачева по узкому, но всё-таки асфальтированному шоссе дорога занимала около полутора часов. Замечу, что в те годы редкий водитель не откликался на просьбу подвезти попутно пассажиров, несмотря иногда на полную непригодность кузова (один раз мы ехали в машине, гружёной алебастром, выглядели после этой поездки белее любого мельника) и отсутствие всяких мер безопасности, что приводило иногда и к трагическим последствиям с гибелью людей, прошедших без ранений всю войну. Пассажирское сообщение между Брянском и Карачевом поддерживалось, в основном, пригородным поездом, правда, курсировавшим всего два раза в сутки. В Карачеве опять таким же образом решали транспортную проблему и, если не везло, то пешочком с шутками в начале пути, а потом и понурив голову с мешкам из-под картошки и покупками преодолевали 25-километровый путь к родному дому.

И об одном эпизоде о покупках. Однажды на свой страх и риск купил в Брянске два плавленых сырка – больно уж хотелось попробовать этот продукт, о котором узнал из книг, которых в те годы читал много. Мать отругала за несогласованную покупку, но все попробовали и отказались его есть, найдя этот продукт тухлым и вонючим. Печально и то, что я тоже нашёл вкус сыра таким же. Пришлось выбросить его курам. И только много позже понял, что это был настоящий сырный вкус. Так приходилось постигать блага цивилизации и можно по этому примеру судить, сколь полна была наша жизнь в те годы впечатлениями и их разнообразием, что запомнился такой, в общем-то, не заслуживающий какого-либо внимания эпизод.

Но время неумолимо шло, менялась обстановка, залечивались раны войны, взрослели и мы и приходило некоторое понимание «текущего момента» и перспектив дальнейшего развития села. В то время при отсутствии какой-либо дополнительной информации о положении в стране, в промышленности, сельском хозяйстве и др. трудно было нам, сельским ребятам прозреть до более или менее реального понимания складывавшейся ситуации. Радио и телевидения не было, в ходу были только «Правда» – орган ЦК ВКП (б) (КПСС), «Брянская правда» – орган обкома и облисполкома, «На социалистической стройке» – орган Карачевского райкома и райисполкома и иногда «Известия советов…». Между строк я ещё читать не умел, да и за строки надо было платить, поэтому и приходилось довольствоваться лишь своей оценкой из видимой картины жизни, на которой, как известно, художник-рисовальщик может что-то подретушировать или вообще замазать.