– Пап, вроде тут… – бросила я через плечо, но меня прервал другой голос.

– Вы из полиции? По поводу пожара?

В дверном проеме дальше по коридору стояла другая девушка, бледная, с короткими черными волосами и в длинном зеленом свитере поверх больничного халата. Взгляд у нее был ясный. Если это в самом деле наша свидетельница, наркотики вывели успешно. Все в ней излучало резкость: острые скулы, жесткие волосы, блеск в темных глазах.

Папа подошел к ней и улыбнулся.

– Да, я детектив и веду расследование. Это вы были там той ночью?

– Я.

– Если вы не против, я бы обсудил с вами то, что вы видели.

Она окинула его взглядом и хмыкнула, как бы показывая, что он ее не впечатлил. А потом кивнула и зашла в палату. Папа последовал за ней.

Эта комната выглядела точно так же, как общая, но была на одного пациента. Наша свидетельница села на кровать, вытянув перед собой ноги, и повернулась к окну. Смотреть там было особо не на что – только листья и пыль кружились в лучах дневного солнца, – но ее этот вид как будто завораживал. Или она таким образом показывала, что игнорирует нас… Точнее, папу. На меня, невидимку, никто не обращал внимания.

Папа пододвинул стул к койке и сел. Я встала за его плечом.

– Меня зовут Майкл, – представился он. – Назовете мне свое имя?

Она ответила, не отворачиваясь от окна.

– Разве вы его не знаете, мистер детектив?

Я вздохнула.

– Видимо, она не помнит, что не смогла никому сказать, как ее зовут, потому что была совсем никакая, когда ее нашли.

Девушка, конечно, меня не услышала. Однако через секунду-другую повернулась к папе и сказала:

– Я Изобел Кэтчин[2]. Вы можете звать меня просто Кэтчин.

Папа вскинул брови.

– Кэтчин? Необычная фамилия.

Изобел пожала плечами.

– У моей прапрабабушки хорошо получалось ловить сбежавший скот, и белый хозяин назвал ее Кэтчин. Перечить ему она не могла: такие были времена.

Папа моргнул.

– Вы коренная австралийка?

Она ухмыльнулась.

– Что, недостаточно смуглая? Думаете, все аборигены одного цвета?

– Вовсе нет, – возразил папа. – Вы меня не так поняли. Кроме того, моя жена была коренной австралийкой.

Изобел распахнула глаза и произнесла с едким сарказмом:

– Надо же! Значит, мы с вами обязательно подружимся!

Я нахмурилась. Зачем вредничать? Папу это, правда, не обидело. Он продолжил говорить ласковым голосом:

– Кэтчин, что вы видели в ту ночь, когда случился пожар?

Она откинулась на подушки.

– Может, ничего и не видела. Или наоборот. Зависит…

– От чего?

Она посмотрела на меня – то есть на то место, где я стояла, – и тут же отвела взгляд.

– От того, поверите вы мне или нет.

– Я все готов выслушать, – пообещал папа.

– Это вы сейчас так говорите. А как я начну, сразу меня перебьете и скажете, что не существует ни чудовищ, ни иных мест.

Чудовищ? Иных мест?

– Пап, она над тобой издевается.

Он едва заметно покачал головой. Папа ей верил, и, когда я взглянула на Кэтчин, сразу поняла, почему. Из ее взгляда пропала насмешка, и она смотрела как бы внутрь себя, на нечто, видимое лишь ей. Ноздри сердито раздулись, губы плотно сжались. Не знаю, что могло напугать эту бесстрашную девушку, но чем бы оно ни было – она не шутила.

– Я вполне способен поверить в чудовищ и, мм, иные места, – сказал папа.

Кэтчин сгорбилась.

– Это надолго. Началось все даже не с пожара.

Вдруг я осознала, что ей на самом деле хочется выговориться. И она всего лишь пытается убедиться в том, что ее выслушают. И папа это понял.

– У меня полно времени.

Он выключил свой телефон и удобнее устроился на стуле, показывая, что готов сидеть здесь хоть до скончания веков.

– С чего все началось?

Кэтчин еще некоторое время сидела неподвижно и молчала. Ее взгляд снова метнулся в мою сторону, хотя она никак не могла меня видеть.