Его уже не вернуть, пап, но узнать, что именно произошло, еще можно.

Я хотела сказать это, но не успела. Папа убрал снимок обратно в папку и перевел взгляд на руины. А потом заговорил, обращаясь скорее к самому себе и просто перечисляя известные факты:

– Пожар начался в десять вечера. Сигнализация сработала, дети вышли на улицу, как и полагается, и уцелели.

– Только сами они сказали, что вышли еще до того, как сработала пожарная сигнализация, – заметила я. – Странно, да? Не мог ветер подсказать им бежать, как они заявили.

– Конечно, – согласился папа. – Может, они выдумали эту историю, чтобы никто их не наругал за нарушение правил. Например, кто-то из детей еще не лег спать в положенное время, увидел, что начинается пожар, и предупредил остальных. Дело прояснится, когда психологи наконец их разговорят. Пока что они отказываются что-либо рассказывать.

– Думаешь, что-то скрывают?

– Думаю, что проблемные дети не доверяют людям, которые находятся в позиции власти. Неудивительно, что они молчат. Так или иначе, мне позвонят и сообщат, если кто-нибудь из них вспомнит что-то важное.

Он огляделся по сторонам и покачал головой.

– Это все городские дети. Место здесь неплохое, но… лучше было бы подобрать другое, ближе к их родным. Увозить детей так далеко от дома – плохая идея. Впрочем, сейчас органы опеки этим занимаются.

Он снова затих, и я спросила:

– Почему воспитатель Флинт не успел уйти от огня?

Папа пожал плечами.

– Что-то его задержало. Может, надышался дыма. Или…

– Или?

– Возможно, он был уже мертв, когда начался пожар. Или лежал без сознания.

Об этом я не подумала!

– То есть директор его убил? Или напал на него, они подрались, и воспитатель упал в обморок после сильного удара?

Папа помотал головой.

– Нелады с проводкой и кулачный бой – слишком много для одного вечера. Скорее всего, Флинт все-таки погиб при пожаре, а директор пропал потому, что впал в панику, увидев огонь и дым, и убежал в лес. Повернул не туда, зашел слишком далеко и потерялся.

– Тогда почему его до сих пор не нашли? Нашли же девочку, которая там бродила, хотя она и не из воспитанников дома.

– Да, но на нее несложно было наткнуться – она гуляла вдоль реки.

– Надо с ней поговорить. Вдруг она видела директора Кавану и в какую сторону он побежал? Или заметила что-нибудь другое?

Папа недовольно захрипел.

Я не сдавалась.

– Знаю, когда ее в первый раз допрашивали, она ничего не могла вспомнить, но сейчас прошло какое-то время, и ты сам постоянно говоришь, что свидетели часто вспоминают важные детали только спустя несколько дней?

– Я бы не очень доверял ее показаниям, Бет. Она была… мм…

Он держал меня за ребенка.

– Под кайфом?

Папа ошеломленно на меня взглянул. Я закатила глаза.

– Я слышала, как твоя начальница рассказывала о деле. Ну, и кто не знает о существовании наркотиков?

– А-а. Да. Что ж. – Он оттянул воротник. – Бет, ты же никогда… ну, ты не…

– Нет, пап, я их не употребляла. – Я уставилась себе под ноги. – По крайней мере, не слишком много…

Он встрепенулся и в ужасе на меня посмотрел. Я поймала его взгляд и ухмыльнулась.

– Шучу, пап.

– Не смешно, – проворчал он, но мы оба рассмеялись, как обычные папа и дочка. А потом его смех резко оборвался, и я услышала звук, похожий на всхлип.

Он забыл, что я мертва. И снова вспомнил.

Папа открыл рот, и я поняла, что он хочет сказать, как сильно ему меня не хватает. Мне не хотелось снова это слышать. Ну почему он не может преодолеть свое горе, как тетя Джун?

Как-то раз, вскоре после несчастного случая, тетя Джун сидела с моими двоюродными братьями и сестричками, и они ей пожаловались, что страшно по мне скучают. Тогда тетя Джун рассказала им историю о том, как я испекла торт на день рождения тети Вив, но вместо сахара случайно положила соль. А тетя Вив сказала, что это был самый вкусный торт на свете. И съела почти целый кусок, а потом ее вырвало.