Женщины были везде – их интересовало абсолютно все, все было неправильно и требовало реструктуризации, перепланировки, изменения, исправления и улучшения – даже природа не устраивала женщину. Смешные лозунги нового времени о гармонии с природой были выброшены на помойку истории – актуальными стали революционные призывы обуздать природу, а если это невозможно – обойтись без нее… Как? Исключить природу из своего мира, спрятаться от ее проявлений и не зависеть от ее даров.
Надо сказать, что в эту идею на первых порах поверили все безоговорочно, потому как климат изменялся стремительно и непредсказуемо – миллионы людей гибли от природных катаклизмов: жара, наводнения, оледенения, неизвестные и давно забытые болезни, – все это во многом способствовало тому, чтобы человек начал обороняться, воспринимая проявления природы как нападение на него. Слабые голоса ученых, пытавшихся объяснить изменения климата разрушительной деятельностью человека, услышаны не были – слишком банальна была высказываема ими мысль и слишком недоказуемы причинно-следственные связи.
Религиозное сообщество, вначале поддержавшее ученых, затем резко сменило курс. Идея гнева Божьего, так органично легшая в обоснование необходимости нового мироустройства, перестала удовлетворять критериям новой религии, в которой не было места непредсказуемости – и благость и кара должны были быть управляемыми, своевременными и строго дозированными. А то, что происходило с природой не укладывалось ни в какую систему, не поддавалось никаким рациональным объяснениям: за несколько десятков лет, несмотря на нечеловеческие усилия ученых-селекционеров и генетиков, пшеница деградировала в несъедобный мусорный злак, в связи с чем изменение рациона питания повлекло за собой появление новых заболеваний, не говоря уже о том, что какая-то часть населения, все еще проживающего вне городов и обеспечивающая себя питанием самостоятельно, из-за употребления в пищу мутировавшего злака, чуть не вымерла. Те, кто остался жить, стали переносчиками вирусной паранойи – паранойеподобного состояния, сопровождающегося повышением температуры тела, давления и увеличением пульса, которое сохраняется до тех пор, пока человек не будет травмирован в той или иной степени. Инфицированные люди собирались группами и в состоянии параноидального бреда совершали массовые самоубийства – выжившие на какое-то время казались вполне здоровыми, но оставались носителями и разносчиками вируса – ряды несчастных пополнялись теми, кто помогал им выздоравливать. Найти медицинское решение этой проблемы так и не смогли, зараженные стали изгоями, они убегали от карантинных отрядов в дикую природу, и со временем на планете забыли о такой болезни.
Не успели вздохнуть с облегчением, как появилась новая напасть – избирательные вирусные патологии: сначала выявилась закономерность по летальным исходам среди больных определенным типом диабета, потом по всему миру прокатилась череда смертей однойцевых близнецов; сложнее всего было обнаружить закономерности летальных исходов заболеваний невыявленной этиологии, обусловленные наличием у человека того или иного доминантного или рецессивного признака.
Прорывом было открытие семьи вирусов, так называемого направленного действия – оказалось, что некоторые вирусы приспособились к избирательному внедрению в те части ДНК, которые ранее были «подкорректированы» их собратьями. Однако знать, как работает не значит знать как исправить…
То, что некоторые вирусные заболевания в недавние исторические времена стали специализироваться на том или ином виде человека, заметили не сразу. Поначалу считалось, что такие гендерные эпидемии вызваны привычками питания, навязываемыми медийной рекламой или обусловлены образом жизни, тем более что, как правило, эпидемии были всегда локально ограничены тем или иным городом, максимум областью. Когда же оказалось, что даже и такие локальные эпидемии сильнее ударяют по мужской части населения земли, и в экстренном порядке пришлось более тщательно исследовать причины летальных исходов, наоткрывали такую прорву новых вирусов и их модификаций, что в определенный момент оказалось, что известных вирусов, которые предположительно могут внедриться в организм, больше, чем вообще людей на земле.