Во время такой пробежки стало светло (несильно, но можно было увидеть хоть что-то кроме угля). Фокси вцепился в лоскуты, в плащ и шляпу, забежал на крыльцо. Там бинты быстро собрались в месиво, месиво – в силуэт. Силуэт – в знакомую Фокси мумию.

Он не сказал Фокси ни слова, и просто накинул на себя плащ и подобрал шляпу. Зверь у него под ногами превратился в юлу, которая крутится то в одну, то в другую сторону. Таким образом, рефлектив стряхнул с себя большую часть грязи, и в его чистом облике что-то изменилось: шерсть стала грубой, морда помрачнела – он повзрослел или даже постарел.

Харон узнал крыльцо, но не узнал улицу вокруг. Фонари погасли (свет в них словно задул сам Дьявол), и теперь не было вообще никакой светлой тропинки. Город как бы намекал, что теперь агенту некуда пойти: тьма найдет его повсюду, окутает, но не поглотит. Во тьме каждый поглощает себя сам.

Дверь выскочила из проема и ударилась о стену. После этого в помещение забежал призрак быка, который растворился прямо-таки на бегу. Кто-то вошел в сухую темноту, а следом вбежал Зверь. Кто-то (высокий с зелеными глазами) щелкнул пальцами, но ничего не произошло (и виной тому мокрые лоскуты).

Кто-то вздохнул.

– Придется по-охотничьи… – сказал Кто-то.

От двери шли звуки воя, дождя и грозы. Из источников света на тот момент остались только периодичные вспышки молний. Кто-то провел оставшейся рукой от плеча до пояса (как оказалось, левой рукой это делать не так удобно). Появилась сумка на плече. Из нее Кто-то достал гремящий коробок с запахом серы. Из коробка Кто-то достал что-то, а потом оно загорелось.

Появился небольшой огонек, появился Харон и Фокси. Вокруг них возникло пустое имение, в котором не оказалось Фалька, но в котором по-прежнему висели портреты разных людей.

Мумия подошла к двери и попыталась закрыть рот надоедливой улице. Ветер хотел помешать, да и спичка чуть было не потухла (не будь она магической, ее бы разорвало на части). Харон захлопнул дверь, и Фокси вздохнул. Питомец присел и наконец расслабился, ошибочно почуяв, что опасность миновала. Зверь остался у входа, а Харон вместе со свечей пошел выяснять отношения.

– Фальк! Фальк, какого черта!?

Харон шагал так, как если бы искал уборную в срочном порядке (но мумиям она ни к чему). Он сунул правую руку в сумку, но не смог понять, почему не чувствует дна. Он попробовал нащупать там хоть что-нибудь, но почему-то рука ничего не воспринимала. Харон посмотрел вниз, и наконец осознал, что это сумка ничего не воспринимала, потому что он, к его удивлению, лишился правой руки. Фокси вздохнул…

– Фальк! Фальк…

Зверь возле входа станцевал свинг, чтобы окончательно просохнуть. Харон осмотрел запущенный и очень старый дом, который не так давно казался ухоженным. «Во всем городе никто не ЖИВЕТ» – сказал Харон. Он держал свечу, и получалось так, что видеть можно было только то, что оказывалось прямо перед носом волшебника. К слову, Харону удалось отвлечься от грозы, да и Фокси не думал о ней.

Все внимание приковали к себе портреты, о которых ранее говорил Фальк. Какие-то висели в той специальной комнате, как и раньше, но создавалось ощущение, что парочки не хватает. Фокси снова напрягся, почему-то подумав, что за ними кто-то наблюдает. Харон подошел к одной из картин, точнее, она врезалась прямо в него, пока он осматривался. На картине изображался стройный мужчина, худой, с усами и взволнованными глазами. Он предпочел позировать в классическом костюме (которые так презирал Харон, глядя на безвкусных аристократов). Этот мужчина держал на руках какого-то зверька с горящими глазами.