В первые годы основания городов гильдия трещала, словно грозовое небо, разрезаемое вспышками молний. Под властью алчных правителей вольные города едва не погибли в зачатке. Годы споров и неурядиц кончились на очередном совете, где было решено вверить закон и порядок человеку, который будет далек от дележки земель и богатств. Роль судьи гильдии заключалась в урегулировании конфликтных ситуаций и решениях межличностных споров и неурядиц. Строжайшие запреты на присвоение чужих земель, выход за рамки кодекса и превышение полномочий – всем этим занимался судья. Главы городов уже давно бы перерезали друг друга, не будь закон вверен человеку, у которого ничего нет: судье запрещалось иметь дом и собственные земли, чтобы избежать взяточничества. Скованный клятвой на крови перед гильдией, преступи судья это правило – и умер бы в ту же секунду.

Совет единогласно принял это решение, поставив все тринадцать подписей, поскольку каждый из глав городов понимал: они смогут ужиться, только если над ними будет стоять кто-то следящий за исполнением законов и правил.

Дун Чжунши был последним на том совете, кто поставил свою подпись.

Он не высказался прямо, однако вскоре после этого снова созвал всех правителей и объявил: как глава гильдии, он решил взять в жены по одной дочери из каждого правящего клана купцов. Дун Чжунши объяснил это тем, что семейные отношения лишь укрепят положение гильдии. Отказ поставил бы под сомнение честность и открытость перед собратьями, которыми купцы назвали себя в день подписания договора. Сейчас же все главы, оглядываясь на своих дочерей, понимали, что это стало худшим решением в их жизни. Однако с этим ничего нельзя было поделать. Они могли обходить некоторые правила в своих городах, но условия, которые засвидетельствовала судья, не могли быть нарушены.

Свод законов также гласил: если глава более неспособен к управлению и поддержанию порядка в вольном городе, то его место временно занимает судья – до назначения нового главы, которого выберут общим голосованием на совете. А кровное право на наследие еще нужно было подкрепить верностью гильдии.

Главы хоть и делали вид, что наслаждаются танцем, однако время от времени искоса поглядывали в сторону судьи. И все они замерли, когда женщина подняла ладонь. Служанка, стоящая возле нее на коленях, тут же наполнила ее чашу холодным рисовым вином. Мужчины подняли чаши и безмолвно отпили, прикрываясь широкими рукавами, тогда как женщина одним махом опрокинула в себя содержимое, даже не поморщившись.

Помимо красивых танцев и нарядных высокопоставленных особ, здесь было еще кое-что – кровавые пятна на полу тут и там.

Последним, кто присутствовал три дня назад на утреннем суде, был владелец одной из таверн. В голове судьи до сих пор звучали его слова в ответ на ее вердикт.

– Мамаша, а ты не охренела? – усмехнулся Шуя Ганъюн разбитыми в кровь губами, глядя на нее в упор. – Единственные, кого ты должна судить, сидят здесь, в этом зале! Позови сюда Дун Чжунши, пусть поговорит со мной как мужчина!

Добавив новые обвинения к уже имеющимся, Шуя Ганъюна быстро заковали в кандалы и уволокли на нижние уровни, где располагались тюремные камеры. Сейчас же подле возвышения находился Сяо Вэнь.

Не обращая внимания на переливы мелодий, лекарь со связанными за спиной руками смотрел на ступени перед собой, не опуская взгляда в пол. Он выглядел равнодушным и невозмутимым, ничем не выказывая того, что творилось у него на душе. Сяо Вэнь стоял так с самого утра. Обеденный гонг прозвучал три раза, и вереница слуг проследовала в зал, внося блюда, от запаха которых в животе у лекаря затянуло. Он не ел уже три дня.