Он несколько изменился после переселения. Казалось, стал выше, да и волосы теперь ниже плеч. Немного свалявшиеся без должного ухода, они лежали на плечах безжизненными черными змеями.

Лицо его было худым, нос прямым с чуть приподнятым кончиком, а подбородок слегка закругленным. Светлые янтарные глаза с приподнятыми внешними уголками имели красивый длинный разрез. Кажется, в детстве кто-то говорил, что у него глаза феникса.

Обычный.

Хотя иногда его уверяли, что он очень красив, в ответ Лю Синь лишь вежливо улыбался. Неспособный отличить вежливость от заинтересованности, в свои двадцать два года он оставался одиноким, даже не подозревая, сколько людей делали ему комплименты в надежде снискать его расположение.

Наступив в лужу и размыв свое отражение, Лю Синь наконец поднял голову и заметил вдалеке покосившиеся городские ворота с разрушенными сторожевыми башнями.

Ускорив шаг, он двинулся в сторону выхода, надеясь поскорее покинуть это место.

Как вдруг был остановлен криком:

– Грязная шавка! Дурень ты этакий! Думаешь, если я кормлю тебя, то ты и спать под моей крышей можешь! Прочь! – кричала сварливая старуха.

Лю Синь передернул плечами и пошел вперед, не отрывая взгляда от городских ворот.

«Это не мое дело… Это не мое дело… Это не мое дело…» – проговаривал он про себя каждый свой шаг.

Крики всё нарастали и нарастали, и в конце концов стальная нить терпения Лю Синя с визгом разорвалась, когда послышался первый звук хлесткого удара.

Резко развернувшись и перемахнув через ограду покосившегося дома, Лю Синь вышел из-за угла и увидел то, что навсегда изменило его жизнь.

На сырой земле, свернувшись в дрожащий клубок, лежал мальчик, над которым возвышалась старуха с розгой. Замахиваясь для нового удара, она не стесняясь сыпала проклятиями и бранью, крича на всю улицу.

Действуя будто на инстинктах, Лю Синь в два прыжка настиг женщину, выбил из ее рук палку и швырнул на землю подальше от мальчика.

– Ты еще что за проходимец?! Прочь отсюда! Да как ты смеешь! – пуще прежнего раскричалась хозяйка дома, яростно впившись в него своими маленькими черными глазками, в которых не было ничего, кроме злости.

– Это вы как смеете? Как у вас рука поднялась ударить ребенка?! – Лю Синь чувствовал, что в груди разгорается пламя, которое вот-вот вырвется и испепелит жестокую старуху.

– Люди добрые, да вы только взгляните! Средь бела дня разбойник, ворвавшийся в мой дом, будет учить меня, как обращаться с прислугой! – развела та руки, оглядываясь на начавших собираться зевак за низким покосившимся забором.

– Прислуга он или нет, обращаться с людьми так нельзя! – Лю Синь сжал кулаки, не обращая внимания на перешептывания за спиной.

Воспитанный в приюте, а после познавший тяжесть работы в сфере обслуживания, он с самого детства на дух не переносил тех, кто издевался над обслугой или низшими по статусу.

Внезапно среди гвалта раздался знакомый громкий голос:

– Ты бы умерила свой пыл, Цю Хэму, а то не ровен час, придя в мою кузницу, сама будешь выгнана взашей. Ведь там хозяин я, а значит, и руку поднять могу.

Оглянувшись, Лю Синь увидел мужчину, пустившего его в свой дом. А заметив, как люди при виде него стали расходиться, будто были тут ни при чем, Лю Синь понял, что не ошибся: мужчина и впрямь не был обычным крестьянином, как он и думал.

Глубоко вздохнув, он обернулся на вмиг притихшую женщину.

– Что ты хочешь? Чего тебе надо? – проворчала та в сторону мужчины, глядя будто с опаской. Затем шикнула на мальчика у своих ног: – А ты поднимайся! Хватит валяться, бездельник!

Лю Синь присел на корточки перед мальчиком, сжавшимся на земле без движения. Осторожно перевернув его на спину, он увидел сморщенное от боли лицо, покрывшееся холодным потом, и крепко зажмуренные глаза.