Я переворачиваю руку запястьем вверх и мурашки бегут по спине. Вот это я упала...  

— Я сказал — раздевайся. Я не люблю повторять по второму разу.  

— Тогда я лучше умру, чем позволю так с собой обращаться,  — яростно вскидываю я подбородок,  — вы ко мне не притронетесь.  

— Ты уверена?  — он усмехается. Нет, я уже вообще ни в чем не уверена, больше всего мне хочется заплакать, свернуться в клубочек и чтобы все исчезло. В меня неожиданно летит что — то черное и шуршащее, и я на автомате это ловлю. Потом растерянно сжимаю в руках.   

— Это что?  

— Твои вещи. В таком виде ты в дом не войдешь,  — произносит он и я выдыхаю. Боже, ложная тревога. Пока меня трогать никто не собирался.  

— Чем вам не нравится моя одежда?  

— Ты слишком много болтаешь,  — он сощуривает горящие черным огнем глаза, и я закусываю губу, мечтая стать невидимкой,  — и заставляешь меня повторять.   

— Хорошо. Я поняла,  — быстро произношу я, потому что сталь в его голосе становится острее, и злить человека, у которого есть самое настоящее оружие, я не хочу,  — я переоденусь. Отвернитесь, пожалуйста.  

— Ты вообще слышишь, что МНЕ говоришь?  — обрушивается на меня полный удушающей ярости голос, а я вздрагиваю. Черт с ним! Представлю, что я просто на приеме у доктора. Постараюсь. Он же не будет меня трогать? Как я надеюсь на это.  

Я раскрываю пакет, и растерянно вытаскиваю длинное, золотого цвета платье. Красивое, что дух захватывает. Я такие никогда не носила. Конечно, по сравнению с ним моя одежда выглядит просто дешевым мусором.   

— Я испачкаю...  — мой голос звучит глухо, когда я поднимаю на Амира глаза,  — я руку поранила. Там кровь, а платье красивое...  

Он бросает быстрый взгляд на мое запястье, но суровая маска на лице не меняется. Ни один мускул не дернулся. А что я ожидала от этого монстра? Жалости? Как с ним вообще бедная Мирослава жила? Если бы мой муж увидел, как я разодрала запястье  —  я бы уже давно лежала бы в постели, а он прыгал бы вокруг с перекисью в руках. Этот, мне кажется, скорее добьет, чтобы не мучилась. Животное.  

— Плевать. Надевай,  — следует неизменно холодный приказ, а я закрываю глаза, проклиная его, и снимаю с себя футболку. Не хочу видеть, как он на меня смотрит,  — и это тоже снимай!  

— Что?...  

— Белье снимай.  

— Прекратите!  — вскрикиваю я, обнимая себя руками,  — зачем вы заставляете меня это делать? Вам мало унижений? Я уже согласилась надеть платье! Чем вам белье не нравится?!  

— Ты еще спрашиваешь?  — слышу я рык, и сильная рука хватает меня за шею, перекрывая воздух, рывком притягивает ближе к этому зверю, — хочешь прийти в мой дом в тряпках, которые купил твой любовник?   

— Я сама... сама купила...  

— Мам...  — слышу я позади жалобный голос ребенка, и Амир неожиданно разжимает пальцы. Я открываю глаза. Мужчина смотрит на малыша, и в его взгляде я впервые замечаю что — то человеческое. Из него пропадает холод.  

— Одевайся,  — сквозь зубы рычит он, отстраняясь, и я спешно надеваю на себя платье, пока он снова не передумал и не разозлился из — за белья. Прохладная ткань платья обнимает мое тело. Рукав из легкого кружева я умудрилась все же запачкать алым. На плече тоже пятнышки— задела рану, пока в спешке просовывала руку.  

— Зайдешь в дом — и сразу же избавишься от этих тряпок. Я проверю. Слышала меня?  

— Слышала,  — глухо произношу я.  

Тиран. Безжалостный, холодный, грубый и бездушный. Я уверена, что проверит, да еще и самым унизительным образом.  И ничего его уже не остановит. Малыш едва борется со сном  —  его придется уложить спать, да и не могу же я, в самом деле прикрываться ребенком?