На кухню вошла Замазкина, на ходу поправляя растрепавшиеся за день пышные белокурые волосы. Увидев Зину, она чуть заметно изменилась в лице – в это время Рыковой обычно уже не было в редакции, а вот она, Таня, только заканчивала работу и шла жарить яичницу для мужа. Потом она оставалась поработать еще, а Филатов ехал на тренировку или в гараж. Дома молодые встречались лишь поздно вечером.

Нарезая колбасу, Таня нашла в себе силы сказать:

– Устала, наверно, с этим расследованием? Попьешь с нами чайку?

В ответ на это любезное приглашение Зинка демонстративно сделала три больших, громких глотка и, наконец, процедила:

– Иди лучше мужа ублажай. А то наш отъевшийся мотылек облюбует цветочек посвежее.

Тане стоило больших усилий промолчать. Она полоснула ножом по яйцу и вылила его в сковородку.

– Да, красава, и не советую допоздна торчать на работе, – продолжала Рыкова. – Пока ты тут пытаешься в редакторы выбиться, супружник в твою же квартиру зазноб водит. Но ты, наивное создание, свято веришь в это вранье под названием «тренировки»…

– С чего ты взяла? – не выдержала Замазкина. – И когда ты вообще от нас отстанешь? Сколько можно? Ведь уже два года прошло. И ты сама же бросила Димку…

Последнюю фразу Замазкина сказала в целях дипломатии. Филатов не распространялся о причинах разрыва с Зиной, но почему-то вся редакция знала, что он застукал Рыкову с любовником. Хотя у корреспондентки Юлечки Колчиной, например, по этому поводу было особое мнение: ее бывший муж бросил Зинку потому, что она так и не подарила ему лялечек.

– Да, я бросила. А ты тут же подобрала, – спесиво отвечала Рыкова. – Такие, как ты, позорят весь наш женский род, сбивая цены и утверждая мужиков в мысли, что все мы дешевки!

– Ты это в общем сейчас сказала или о ком-то конкретно? – после такого лобового оскорбления Замазкина уже не могла делать вид, что ничего не происходит.

– Я сказала обо всем женском роде, – криво улыбнулась Рыкова, бросив быстрый взгляд на руку Замазкиной, которой та инстинктивно сжала нож. – А так, красава, ничего личного!

– Зин, я не сделала тебе ничего плохого, – после некоторой паузы проникновенно заговорила Замазкина. – И я искренне не понимаю, за что ты меня так ненавидишь. В чем я виновата перед тобой? В том, что люблю Димку? Который тебе, по большому счету, никогда не был нужен?

– Это он тебе сказал? – хмыкнула Рыкова и заговорила как бы сама с собой: – А то, что я ему голубцы два года фаршировала и котлеты крутила – это, конечно, не считается. Какая там благодарность, когда на горизонте возникла бессловесная и на все согласная белесая моль!

– Это ты о ком сейчас сказала? – порог кухни переступил Филатов.

– Да так, мысли вслух, – чуть смутившись, Рыкова отхлебнула мартини и потянулась за сигаретой.

Замазкина шмыгнула носом. Она отнюдь не была кисейной барышней, но перед Рыковой чувствовала себя как кролик перед удавом. Не потому, что боялась Зину. Ей не хотелось, чтобы все, а главное – муж, решили, что она одержима ревностью к его прошлому. Поэтому Замазкина искренне старалась относиться к Рыковой нейтрально. Но из этого мало что получалось…

– Че ревешь? – допытывался Филатов у жены. Та молчала. Он перевел взгляд на Рыкову: – Тебе опять неймется?

– Отвянь, – пренебрежительно бросила Зинка.

– Не разговаривай так со мной, понятно? – голос Димона сделался ниже.

– Вот только не надо посягать на свободу моего самовыражения. Отрабатывай домостроевские практики на своей клухерье, а самодостаточных гордых девушек оставь в покое.

– Как ты ее назвала? – Филатов в три шага подскочил к бывшей сожительнице и крепко схватил ее запястья. Рыкова с Замазкиной враз вскрикнули. – Быстро извиняйся!