“Демократы и так называемые “патриоты” люди очень разные, но в одном они, безусловно, похожи. Вся их промышленная политика зиждиться на изнасиловании, построенной на костях лагерных зеков советской инфраструктуры. Конечно, добывающая промышленность развивается у нас семимильными шагами. Ведь основная философия власти сродни бандитской среде, из которой она произрастает – “украсть и продать на Запад”. В конечном итоге под пафосные заявления об “энергетической супердержаве” Россия стала сырьевым придатком Запада. Более того. Сегодня атомизируется и впоследствии разрушается само российское общество. Можно критиковать советскую власть за многое, но тогда у народа было какое-то общее дело. Были какие-то цели. А сейчас мы как крепостные крестьяне живём. Непонятно с какой целью рождаемся. Понимаете? Нету цели. Нету. Люди не планируют, боятся будущего. Живут сиюминутными интересами от зарплаты до зарплаты. Это всё симптомы вырождения….”

Ночью пока Власов спал, Аня легла рядом с ним и обняла.

– Вот скажи мне, Миша, у тебя есть мечта? – тихо сказала она.

– Что … мечта? Я, – Власов зевнул, – Хочу, чтобы коммунизм был на всей земле.

Вдруг её просто отшвырнуло от Власова.

– Ты чё из этих? – с удивлением спросила она.

– Из каких этих?

– На митинги ещё со старпёрами ходишь?

Власов рассмеялся.

– Не. Это же фраза из фильма “Курьер”.

– У меня мать из этих. Сколько себя помню, она постоянно ходила на митинги, потом постепенно спилась от безысходности. Это она меня в глаз ударила.

– Поэтому ты не пьешь?

– Да! – она чуть разозлилась, – Поэтому не пью. Когда меня менты забрали тогда, мать меня потом забирала из обезьянника.

– Слушай, а как милиция наша отреагировала на то, что ты была под наркотой тогда?

– Да им там вообще похуй было. Блин, ну пофиг было. И ментам и врачам тем.

– А папа твой, что тебе сказал?

– Ничего. В тюрьме он.

– Интересная у неё житуха, – думал Власов.

– Мой папа раньше работал в журнале “Вестник гласности”, с Яковлевым общался. Он к ним иногда в редакцию захаживал. Но как перестройка кончилась, его журнал кончился вместе с ней. А после девяносто третьего года он вообще основал газету “Наша Советская Родина”. Функционируют только за счет пожертвований.

Аню снова передернуло.

– У меня в квартире поверх этой “Родины” обои поклеены, – она рассмеялась. – Помню, когда я ещё в школу ходила, то по субботам мать устраивала у нас дома заседание революционной ячейки вместе с такими же отмороженными пенсионерами. Они там зачитывали эти газетки, “Родину” твою, песни пели совковые, а потом в воскресенье надевали косыночки и шли в храм.

Власов рассмеялся.

– Так чё, Миша, у тебя есть мечта? – она снова легла рядом с ним и обняла его.

– У меня давно нет никакой мечты. Жизнь победила меня. Я просто живу или пытаюсь жить. Вот недавно машину себе купил. Подержанную иномарку.

– Как-то тухло у тебя всё. Блин. Я вот всегда мечтала стать известной певицей. Разбогатеть и уехать жить в Москву. Примитивная мечта, да? Наверное, считаешь меня быдланкой какой-нибудь?

– Нет. Нормальная девчачья мечта.

– Я танцевала в ночном клубе. Со школы танцами занимаюсь. Это, наверное, единственно, что у меня хорошо получалось делать, а вот работа эта была дерьмовой. Постоянно пляшешь перед толпой озабоченных отвратительных пьяных мужиков. И как назло всегда когда я танцевала случалась всякая хрень. Меня разок, – она рассмеялась. – Какой-то бухой мудак хотел похитить.

– Тебя завернули в ковер и утащили?

– Не. Он хотел стащить меня с помоста, я уцепилась за шест, но его потом быстро охрана отпиздила. Я Славика своего там и встретила. Это был единственный приятный момент за всё время в клубе. Он пришел с какими-то людьми. Когда я вышла танцевать, он подошел к помосту и просто смотрел на меня всё это время, не обращая внимания на свою компанию. Потом он прождал меня несколько часов до конца моей смены. Я ушла с ним и больше не возвращалась в этот поганый притон. Он тоже с работы своей ушел. И мы пробыли с ним в его квартире где-то год. Это был лучший год в моей жизни.