Она смотрела в небо и видела там улыбающегося брата – живого и всё ещё защищающего её, она плакала и смеялась, а потом шла к Графу и наблюдала, как приходят к нему друзья, как они пьют и спорят, как строят планы на жизнь и выблёвывают все надежды вместе с дешёвым пойлом.

В то лето лампа накаливания внутри Аси искрила. Она была счастлива до безумия и стыдилась этого, потому что брат всё-таки умер. И была несчастна до разрыва сердца, потому что скучала по брату и не могла поверить, что его больше нет.

В то лето она не думала, а только чувствовала: счастье, любовь, боль, страх – всё на свете было не изведано, а Граф открывал ей всё новые двери. Последней было отчаяние.

– Я уезжаю, – он выдохнул фразу в гаражный потолок вместе с дымом. Было душно и потно. Она прикрывала ногой его наготу, но теперь спряталась целиком под покрывало с оленями.

– Надолго?

– Совсем. Не собираюсь возвращаться.

Ася села на диване лицом к Графу. Смотрела на него, гладила лоснящегося оленя и молчала. Наверное, минут пять. Молчал и он.

– Почему? – прохрипела она.

– Я в институт поступил, поживу у родителей, – он помолчал. – Не могу оставаться здесь вечно, – добавил он зло, – я закончил техникум, я сантехник! Как делать мир лучше, если ты сантехник в этой жопе мира?!

– Как угодно.

Она оделась, выкурила последнюю сигарету, глядя в лоно холодной буржуйки, и ушла. Стало тихо.

Школу, в которой училась Ася, окружал бетонный забор, и только в двух местах в нём предусматривались чёрные кованые ворота. Мокрые коричневые листья скрыли дорожки к ним, но дождь не шёл. Лучи октябрьского солнца пронизывали на редкость прозрачный воздух.

Выходя за ворота, Ася расстегнула куртку.

– Привет, – к ней подошёл Граф.

Она оступилась и задышала чаще, но только сильнее сжалась.

– Привет, Саш. Как дела? – и пошла дальше. До дома – десять минут, должно хватить, чтобы на него насмотреться и утвердиться в решении, что даже думать о нём не стоит. Затошнило, но от холодного ветра полегчало.

– Нормально. Приехал вот. Пятница сегодня. Как учёба?

Он ждал её довольно долго, в новых чёрных джинсах, подаренных родителями на день рождения, в старых мартинсах и футболке «Пурген» он чувствовал себя классным, но только вне школы. Когда аккуратненькие школьники начали выходить, он понял, что футболку он носил всю неделю и от неё уже пованивало, что на нормальную косуху он так и не накопил, а потому был в какой-то замызганной чёрной куртке, что из-под кепки с кольцом в козырьке торчат красные, замёрзшие уши. От этого хотелось кому-то втрепать с ноги, нажраться и жалеть себя в глубине дедова гаража.

– Ну так. Ты же знаешь, я не слишком умная.

Они переходили дорогу – водители привычно не уступали школьникам, столпившимся у перехода.

– Умная, не умная – для меня ты самая классная, – выдавил Саша.

Она повернулась к нему, внимательно вгляделась в отведённые глаза и хотела что-то сказать, но боковым зрением увидела, что старенькая белая копейка всё-таки остановилась перед переходом. Промолчала.

Остаток пути прошли молча. Кричали где-то запоздавшие охрипшие птицы, пахло листвой. Только у самого подъезда она приостановилась:

– Ты надолго здесь?

– Уеду в воскресенье утром.

– Ты не спросил меня о брате.

– А что спрашивать? Я вижу.

Он видел, что из школы она вышла одна и ни с кем не разговаривала, что под курткой на ней старая толстовка на молнии, которую раньше носил её брат, что рюкзак с одной лямкой поперёк груди тоже явно мужской и размером больше, чем ей нужен. Она скорбела, но очень-очень тихо, окружая себя братом, заключая себя в него.

– Как родители? – спросил, когда поднимались на её четвёртый этаж.