– Ты обещал языку научить, – вспомнил он.

– Научу, три года ещё нам тут жить, – меланхолично сказал я, и вдруг, услышав слово «катастрофа» стал слушать внимательнее.

– Что там? – загорелись глаза у соседа, видя моё внимание к передаче.

– Самолёт разбился, наш, АН-12, в Ташкент летел, – задумчиво ответил я. – Рядом с пакистанским городом каким-то.

– Хреново, – огорчился сосед.

А я стал думать, а не зря ли я шифруюсь? Может мне пойти и сдаться? Так глядишь, и СССР спасём, и может, под гипнозом, ещё какие катастрофы вспомню? Положим, убедить я их смогу, не сразу, но смогу. Помню много разных событий, в том числе и спортивных. И вообще, не для этого ли меня сюда перебросили? Разберут меня на кусочки, понаставят опытов, и к гадалке не ходи. Потянуло в сон, как всегда после спадения жара, и мне приснился полный натурализма сон.

Глава 10

Поначалу мне приснилась Толиковская бабуля, она шла по улице с сумкой молока и сметаны, не иначе разносила товар покупателям. Я видел как небольшой «Зилок», вроде как дяди Саши Вострикова, задел её, идущую по обочине, и уехал, даже не остановившись. А бабуля лежала, не вставая. Потом видел отца Толика, пьяного, но не в своём обычном злом состоянии, а убитого каким-то горем. Сердце защемило у меня во сне, и я проснулся.

«Завтра иду на переговорный пункт, закажу разговор, или вообще, может, через участкового свяжусь», – решил про себя и тут же уснул.

Затем мне снился мой дед-фронтовик, но не молодой, а старый, каким я его видел при Горбачеве. Он бросил мою бабку сразу после войны, и мои отец и мать с ним в отместку не общались. А я, уже наслушавшись разной информации, наседал на дедка:

– А, правда, что вы в окопах кричали «За родину! За Сталина! »

– Мама, мама там кричали, страшно было, – буркнул дед и отвернулся.

Махровый НКВДшник, потом прокурор района, он всю жизнь оставался сталинистом. В армию его призвали из политического училища в Волгограде, и попал он в десятую дивизию НКВД, что встретила немцев первой в Сталинграде. Осенью их вывели из города, из десяти тысяч человек, вывели человек триста. Остальные погибли там, в Сталинграде, но немца за Волгу не пустили. Для меня, молодого, он был тогда человеком непонятным, уж очень много разной информации во время перестройки было.

– Дед, скажи, о чём в окопах думали? О том, как построите коммунизм? – пытал я его в сегодняшнем сне.

– Думал, как вечером дадут наркомовские сто грамм и с ними уже кашу перловую можно кушать. Она сухая, горло дерёт, а с водкой пойдёт. Да и спать будет легче, забыть смогу как товарища мина разорвала. Думал и о будущем, как хорошо, когда нет войны и можно жить для себя, а не для победы. Живи внучок для себя, небо над головой мирное же! Значит, не зря мы умирали там, в окопах. Будет война – будет время умирать, а пока живи и радуйся, – ответил дед и растворился во сне.

Живи для себя, может это и верно. Что-то никто не вступился, из числа давших присягу, когда разваливался СССР, миллионы смолчали, зачем я буду в одиночку спасать его? Буду жить, как планировал, разумеется, если будет возможность помочь – помогу кому, я свою прошлую жизнь так и прожил.

Проснулся с испариной, значит, температуры у меня нет. С Ростовом четыре часа разница, есть время решить, как связаться с бабкой. В церковь сходить? Я вроде видел на главпочтамте храм какой-то красивый. Можно и сходить, а можно и нет, человек сам решает, раз бог его сделал свободным.

Бейбуту снилось что-то тревожное, он ворочался во сне.

Спокойно встаю с кровати, никаких рывков, берегу сердечко. Разминаюсь, и чувствую голод, лезу в холодильник и делаю бутерброд, кипячу воду в чайнике и смотрю на утро за окном. Встал Бейбут, сбегал в туалет и тоже норовит позавтракать, но сырыми яйцами.