– Двадцать два таланта серебра и четыре золота.

– Так мало? – лицо Сотис выразило озабоченность – А что ещё берут синайцы в обмен на медь?

Нармер усмехнулся.

– Много чего берут. Скажем, льняное полотно. У них там лён не растёт. Зерно берут, хорошую посуду, быков…

– Посуду и зерно отставим. Не хватит ослов, чтобы перевезти – Сотис села в позе лотоса, нимало не стесняясь наготы. При виде её лона, гладко выбритого и чуть приоткрытого, на расстоянии протянутой руки, Нармер ощутил внезапное запоздалое желание, но теперь уже сам подавил его. Не время, пошёл серьёзный разговор – Быков тоже не перегнать через тамошние места. А вот насчёт полотна…

– И с полотном то же самое – Нармер неожиданно грязно выругался, но Сотис и ухом не повела. Мужчины вообще народ такой, что делать… – Проклятые болотники завалили синайцев своими тканями на годы вперёд. И обувью тоже! И своими корявыми поделками! Теперь за медь синайцы требуют золото, и только золото! Ну, и серебро возьмут, конечно…

Сотис снова задумалась. Странно, подумал Нармер. Женщине едва исполнилось восемнадцать, но сейчас, в свете масляных ламп, она кажется древней и мудрой, как сама звезда, именем которой её назвали… [6]

– Скажи, а синайские медники любят красивых девушек? – внезапно спросила Сотис.

– То есть? – изумлённо воззрился на жену Нармер.

– Всё просто – улыбнулась Сотис одним уголком рта – Везде, насколько я знаю, за девушек дают выкуп. Часто медью. А возле Великого озера, у покорённых озёрных людей девушек много…

Вот теперь Нармер смотрел на жену с восхищением. И ведь действительно, как всё просто!

– Иди ко мне, дорогая моя – Нармер сгрёб жену, повалил. Сотис засмеялась, выгнулась кошкой, подставляя себя под мужнины ласки – Ты самая умная женщина во всей Земле Пчелы! Нет, во всей Кемет! Нет, в целом мире!

-…Давай-давай, работай! Ты думаешь, если эти олухи избрали тебя вождём, так ты можешь портить нашу семейную марку? Ты и так в последнее время больше выступаешь с речами в Совете, чем работаешь!

Тутепх отёр пот со лба. Старый Тигами ворчал с утра – должно быть, ныли коленные суставы, они у всех старых кузнецов болят, от долгого стояния на ногах в кузнице и вредных литейных испарений. Но насчёт марки отец не прав…

Тутепх отложил каменный молот, которым проковывал медный топор, пощупал пальцем лезвие. Пожалуй, что и хватит. Конечно, кто спорит – кремнёвый топор куда острее. Но для боя он малопригоден – один хороший встречный удар, и нет топора. Тогда уж лучше просто дубинка. А вот медь – другое дело. Конечно, литая медь чересчур мягка, но при хорошей проковке лезвие получается вполне подходящее.

– На, посмотри – Тутепх кинул отцу на верстак готовую работу – Скажешь, испортил марку?

Старый Тигами придирчиво оглядел и ощупал изделие, вышедшее из рук сына, неопределённо хмыкнул.

– Ладно, сойдёт. Видно, ты ещё не до конца приучился только размахивать руками перед народом.

Тутепх рассмеялся, берясь за следующую отливку. Сейчас все кузнецы в Буто были заняты одним делом – лили и ковали оружие. И не только в Буто, и не только кузнецы. По всей Земле Папируса шлифовали кремнёвые наконечники копий и стрел, готовили луки, охотники выслеживали в мутной воде крокодилов и бегемотов, кожевники выделывали из добытых шкур прочные доспехи… Вся страна готовилась к войне.

Когда Тутепх закончил ковку очередного изделия и поднял глаза, утирая со лба пот, перед ним, прислонившись к столбу, поддерживающему крышу кузницы, стояла Сидха, и глаза её смеялись. В руке девушка держала корзину, из которой доносились весьма аппетитные запахи, перебивавшие даже запахи кузницы.