Он решительно поднялся со стула и повернулся к матери.

Прямой взгляд мальчика подействовал на неё как детонатор. Женщина быстро окинула взглядом комнату, словно выискивая что-то, нашла и, сверля сына зрачками-иголками, сквозь зубы проговорила: «Почему кровать не заправлена?».

Ян нутром почувствовал, что ещё секунда и ему прилетит быстрая, звонкая оплеуха. Очень кстати вспомнилось, что мать испытывала почтение к телесным наказаниям и активно их применяла.

Металлический голос лязгнул громче: «Ты чего уставился на меня как волчонок? Я тебя русским языком спрашиваю, почему ты свою поганую кровать не заправил?».

Глядя на истерично дёргающееся лицо, Яну вдруг нестерпимо захотелось посадить мать на стул и отчитать: «Ты же не в гестапо, а я не поляк-подпольщик. Разве можно так с ребёнком говорить из-за незаправленной кровати? Со своим собственным ребёнком?».

Но в этот момент в дверном проёме возникло бледное лицо Иннокентия Вячеславовича. Запинаясь от страха, он пролепетал: «Жанночка, у тебя там вода закипела».

Мать резко повернулась: «Ещё один малахольный. Не в состоянии сам крупу засыпать? Нянька нужна?». Она стремительно пошла к выходу. На пороге, едва глянув на мальчика, бросила: «Даю тебе три минуты: заправить кровать, одеться, умыться и рысью завтракать. Не успеешь – подгоню ремнём». И направилась на кухню. Вскоре оттуда послышалась привычная какофония: гремели кастрюли, нервно стучали дверцы шкафчиков, позвякивали алюминиевые ложки.

Ян набрал в грудь воздуха и шумно выдохнул. Никакого желания исполнять приказы матери у него не было. Но стоять тут неумытым, в одних трусах тоже не годилось. Ледяной сквозняк из окна сверлил поясницу, тело покрылось гусиной кожей. Ян подошёл к шкафу и открыл полированные створки. С одной стороны на перекладине висели куртки и тулупы. Пахло от одежды так, словно её передавали по наследству, по крайней мере, в течение трёх поколений. За левой створкой обнаружился каскад выдвижных ящиков разной ширины. В них Ян отыскал и быстро натянул черные носки, истёртые на пятках до прозрачности, безразмерные штаны из джинсовой ткани, застиранную майку и фланелевую рубашку в чёрно-белую клетку, явно купленную на вырост.

Экипировавшись, он направился в туалет. В метровом прямоугольнике гордо расположился унитаз с чашей той особенной формы, которая удобна лишь для сбора материалов в поликлинику на анализы. Фаянс явно требовал чистки. Под ободком желтела полоса налёта. Сливной бачок, забравшийся почти к самому потолку, пробуждала к жизни длинная металлическая цепочка с деревянной захватанной ручкой. У стены стопкой лежали согнутые вчетверо газеты, и с верхней – «Правды» – в посетителя пытливо и напряжённо вглядывался Владимир Ильич Ленин. Ян только головой покачал. В детстве этих деталей он просто не видел. Если бы вчера его спросили: «Как выглядел туалет в квартире твоих родителей?», то он не смог бы ответить. Подивившись особенностям своей памяти, которая удерживала сотни телефонных номеров и позволяла цитировать целые главы из книг, а такой колоритный клозет где-то потеряла, Ян покинул вождя мировой революции.

В соседнем помещении, тоже весьма скромных размеров, находилась ванная комната. Ян открыл воду. Пластиковые накладки штурвальчиков смесителя отсутствовали и, по всей видимости, довольно давно. На их месте скопились грязь и ржавчина. К сливному отверстию раковины липли бурые пятна. Дно стакана для щёток покрывала густая тёмно-серая жижа, а стенки – разводы того же цвета.

В зеркале, заляпанном подсохшей зубной пастой, Ян увидел своё отражение. Как сильно оно отличалось от привычного. Накануне, в гостинице, прищурившись от похмельной головной боли, на него смотрел итальянский мафиози, а здесь – удивлённо вглядывался ребенок, уже выросший, но ещё не возмужавший. Щёки пухлые, над верхней губой наметились редкие усики, а густые вихры на голове требовали срочного визита к парикмахеру. Хорошо знакомым был лишь нос с немного расширенной спинкой, словно от плохо вылеченного перелома. Глаза будто бы тоже его – серо-голубые, но разрез глаз и линия губ не наводят на мысль ни о решительности, ни об успешности. Наоборот, в чертах лица угадываются грусть, одиночество, растерянность. Одним словом, всё то, что Ян, как он был уверен, оставил в далёком прошлом.