Новый мир со старыми принципами Сергей Осицын

Знаешь, друг… Мы с виду не старики. Но ведь старость – это не всегда про тело. Настоящая старость – она в глазах. В том, что ты видел. В том, что прожил.

Иногда посмотришь на парня – молодой, красивый, вроде жизни не знал, а в глазах… будто там целый век. Война быстро старит.

Для меня эта история началась, наверное, ещё в детстве. Как и для многих. Цепочка событий – трагичных и прекрасных – потихоньку привела меня туда, где я сейчас.

Не стану расписывать всю подноготную. Начну с того, что действительно важно. А ребята мне помогут.

Жребий нам выпал не из лёгких. Войны в наше время вспыхивали одна за другой. Власть делила территории и ресурсы, а мы были её инструментом. Нет, я не жалуюсь – нас вполне устраивала такая жизнь. Ведь это была наша работа, и мы её выполняли. Даже больше скажу – мы стали лучшими в своём деле и не представляли жизни без войны.

Ну, что-то меня опять понесло в философию… Давай уже к делу.

Знакомься – с этими ребятами мы и вляпались в ту самую историю, что изменила всё.

Ваня Морозов, «Шприц» – медик.

Спасал нас не раз – и в бою, и после.

Если колет – значит, надо. Если молчит – значит, что-то мутит.

Саня Никитин, «Умник» – снайпер и мозги группы.

Видит всех – его не видит никто.

Даже если не видит – всё равно про тебя знает.

Димка Лебедев, «Малыш» – пулемётчик.

Здоровьем природа не обделила – пулемёт таскал как игрушечный.

Большой, но добрый. Пока не начнётся бой.

Ромка Васильев, «Кот» – водитель и механик.

Руки золотые, голова на месте.

Без него мы бы далеко не уехали.

Димка Логинов, «Рыбак» – сапёр.

Ворчит, плюётся, но работает чётко.

Почему «Рыбак» – не говорит. Мы и не лезем.

Был с нами ещё один парнишка.

Он скоро подойдёт – занятой человек, как-никак. Всегда немного опаздывает.

Ну ничего, придёт – сам себя и представит.

Ну а меня ты и так знаешь.

Ты хотел знать, как всё началось?

Ну вот, слушай.

Сидим мы, значит, в подвальчике какой-то полуразрушенной пятиэтажки. В картишки играем. «Малыш» как раз из больнички вернулся – ему там братья Шприца осколки выковыряли, дырки заклеили и говорят:

– Всё, орёл, лети. Ты здоров как конь, а там – поле непаханое.

Ждём, в общем, очередного задания.

Ну и дождались.

Забегает к нам посыльный – рожа в мыле, в жопе фитиль, и с порога:

– Там Батя сказал – нужно лётчика на аэродром отвезти.

«Батя» – это наш комбат.

– Нашли тоже мне таксистов, – пробурчал Рыбак, не отрываясь от разборки автомата.

Да, дороги у нас были не самые спокойные, а лётчиков берегли. Поэтому могли и группу целую отправить как охрану – ничего удивительного.

Я вышел на улицу.

Там было прохладно – тянуло запахом гари от сгоревших построек.

Серое небо висело низко, с рваными тучами, будто кто-то размазал сажу по облакам.

Где-то вдалеке глухо щёлкнуло – одиночный выстрел или обрушившаяся плита, не разберёшь.

Перебравшись через завал, спустился в соседний подвал – когда-то это был технический этаж жилого дома.

Теперь тут обосновался Батя.

Сдёрнули двери, выкинули старую мебель, поставили стол, к стене прислонили карту.

Из потолка торчали кривые куски арматуры, лампа мигала, как перед смертью.

В воздухе висело всё сразу: сырость, пыль, табак и металл.

Комбат сидел за столом, утыкаясь взглядом в разложенную карту.

Рядом, опершись на стену, стоял парень в лётной форме – худой, измотанный, но собранный.

Форма в грязи, на рукаве запёкшаяся кровь, ботинки в пыли. Видно – не прилетел, а дополз.

Рюкзак у ног, руки за спиной, взгляд прямой, спокойный.

Тот случай, когда человек уже всё понял и просто делает, что надо.

– Звал? – кивнул я.

Батя поднял голову:

– Знакомься, Лёша. Это Андрей – лётчик. Первый класс. Его подбили недалеко, дотянул сколько смог, катапультировался, до нас сам дошёл.

– Понял.

– Твоя задача – довести его до аэродрома. Выведешь к Перевалу, там тебе «Тигра» дадут. Выходите как стемнеет.

– Принято, – ответил я, протягивая руку Андрею.

Мы пожали руки. Уверенно, крепко. Перекинулись парой коротких фраз, выходя из помещения.

Минут через десять вернулись к своим. Подвал гудел привычными голосами, шелестел сталью. Кто-то допивал чай, кто-то проверял ремни и оптику.

– Здорово, Небо, проходи, присаживайся. «В ногах правды нет», – сказал Кот, делая жест в сторону ящика.

– Да и в жопе её тоже нет, – буркнул Умник, поднимая взгляд.

– Чай будешь? – Шприц уже протягивал кружку.

– Не откажусь, – с лёгкой улыбкой ответил лётчик.

Пока мы ждали темноты, каждый занимался своим.

Кто-то молча перебирал снарягу, кто-то чистил ствол, кто-то просто сидел, уставившись в точку.

Малыш вполголоса жаловался, как его в госпитале «пытали» – мол, залезли во все дыры, чуть ли не пересобрали заново.

Шприц хмыкал, Кот крутил в руках патрон, Умник всё подкручивал что-то в оптике.

Была в этом всём та особенная тишина, что бывает только перед выходом.

Ночь встретила нас сыростью и тишиной, напряжённой, как струна. Где-то вдалеке стреляли – коротко, с эхом. Над головой стонал бетон. Дом держался на остатках прочности.

– Видишь бетонный забор? – я кивнул в сторону серой стены, тонущей в полумраке. – Пойдём вдоль него. Башку не высовывай. Вон там секция скошена – под ней проползаем. У них камера на девятине. Засекут – сразу арта. Тут каждый метр пристрелян.

Показал пальцем на магазин с разбитой витриной:

– Потом вон туда. Там через подвал тоннель есть – наши предшественники соорудили.

Так, где-то ползком, где-то перебежками, мы добрались до Перевала. Каждое движение было продиктовано осторожностью, как в старом фильме о шпионах. В такие моменты даже дыхание кажется слишком громким.

Перевалом мы называли глубокую подземную парковку и её окрестности – именно там базировалось наше тыловое обеспечение. На подходе нас встретил часовой.

– Семь! – крикнул он.

– Один! – ответил я, не сбавляя шага.

Так работала система армейских паролей. Загадали, скажем, восемь – часовой называет семь, ты вычитаешь и отвечаешь: один. Просто и надёжно.

– Здорово, фронтовики! Вас как сюда занесло? – окликнул нас Сквозняк, вечно суетливый тип, что знал всех и всё, но никуда толком не лез.

– Кто за старшего? – проигнорировал я его вопрос.

– Дак Муха.

– Где он сейчас?

– На парковке. Тачку готовит. Это вам, что ли?

– Будем надеяться, – бросил я и направился к парковке.

Муха стоял у машины, весь в мазуте и довольный, как будто сам только что её собрал.

– Здорово, Муха. Ну, показывай наш космолёт.

– Привет, Север. Вот он, красавец. Батя сказал – самый лучший отдать, – с гордостью показал он на «Тигр» в модификации: 30-миллиметровая пушка 2А72 и спаренный ПКТМ.

– Хорош! – приподнял я брови. У Кота даже глазки заблестели.

– БК? Топливо?

– Топливо – под крышку. БК – максимум, – отчеканил Муха.

Но тут же замялся.

– Там только один нюанс…

– А ведь должен быть подвох, – не удивился я. – Что, не едет? Толкать надо?

– Да нет. Там ящики с патронами, гранаты, ну и ещё разное барахло. Разгрузить не успели…

– Я грузчиком не нанимался, – тут же буркнул Шприц.

– Да не, – быстро отмахнулся Муха. – Если поместитесь, можете и покатать. Всё равно ж сюда вернётесь.

– Ну, пойдём глянем, что у тебя там, – сказал я, подходя к машине.

Поглядели, оценили. Всё оказалось не так уж плохо.

– Грузимся. Поехали. Спасибо, Муха. Дальше мы сами.

Залезли в машину, заняли места. Кто-то поправил разгрузку, кто-то перехватил оружие поудобнее. И вот, спустя минуту, наш броневик выехал с Перевала и направился к аэродрому.

Минут через двадцать пути небо озарила яркая вспышка.

– Эти пидоры, похоже, ядерку по нашим кинули, – выругался Кот, пригибаясь ближе к рулю.

– Давай газу! Вон за ту насыпь! – скомандовал я, показывая пальцем.

Впереди была небольшая развязка с разрушенным путепроводом. Мы мчались на пределе, и вдруг… кулон, который когда-то подарил мне дед, вспыхнул. Маленький осколок метеорита, что висел у меня на шее с детства, засветился ярко-синим. Я его никогда не снимал – носил в память о единственном близком человеке. И вот сейчас он загорелся, наполняя пространство кабины красивым синим светом.

А прямо перед нами – от края до края дороги – возникло светящееся кольцо. Тоже синее, переливчатое, будто сгусток света, мерцающий и живой.

– Какого… – не успел договорить Кот.

И мы на полной скорости влетели в кольцо.

Звуки исчезли. Исчезли вовсе. Ни рева мотора, ни скрежета брони, ни криков. Всё накрыла внезапная, звенящая тишина.

Потом – удар. Я приложился головой о что-то твёрдое, и свет перед глазами погас.

Очнулся на траве. Небо было чужое – непривычно синее, без следов дыма, без рваных облаков войны.

Воздух – чистый, свежий, будто после грозы. Надо мной склонился Шприц, хлопал по щекам.

– Командир очнулся, – сказал он, когда я пришёл в себя.

Приподнявшись, потрогал голову – пульсировала, но ничего серьёзного.

– Что это за херня была?.. – спросил, толком не зная, что и сказать.

– Мы умерли и попали в рай, похоже, – пробормотал Малыш, оглядывая окрестности с разинутым ртом.

– Рая не существует, – тут же буркнул Умник, не поднимая глаз от земли, которую внимательно изучал.

Я сел, огляделся. Все были живы. Даже «Тигр» стоял неподалёку, будто его кто-то аккуратно поставил в траву.

Пока я приходил в себя, успел немного оглядеться. Мы находились посреди огромного поля, поросшего травой. Она была не очень высокой – примерно по колено. Вдалеке, километрах в двух, тянулся лес. Воздух казался нереально чистым – таким свежим, что даже как-то непривычно. Небо тоже было чистым, без единого облачка, а солнце приятно грело кожу.