.

– Тогда отвечай на мои вопросы, черт побери! – истерично пролаяла Алия. Маркус издал звук, отдалённо похожий на смешок.

– Женщина, не кричи, пожалуйста. Я что, на допросе, чтобы отвечать на твои вопросы? Куколка, успокой свой пыл.

Алия отчётливо услышала в этом приторно сладком низком голосе нотки смеха. Так, словно он был человеком, который растянул губы в кривой улыбке на одну сторону и, от попыток сдержать иронию, сжался в диафрагме, извергая из себя этот глухой звук – смешок. Это почему-то неприятно смутило, а обзывательство вызвало колючее смущение.

– Как ты меня назвал…?

– Куколка, – голос не обратил никакого внимания на замешательство собеседника. Наоборот, подтрунивал ещё сильнее. Алия поморщила нос.

– Какого чёрта… что ты вообще несёшь? Неужели, так тяжело говорить нормально? Почему ты не хочешь нормально мне обо всём рассказать? – шквал вопросов огромной, яростной волной вывалился из рта Алии. Вчера не удалось, так выйдет сегодня!

– Чтобы «что»? Чтобы «что» ты узнала? Зачем мне это, Алия?

Чемодан в миг потерял весь свой озорной норов. Алия услышала металлические нотки в голосе и от этого сглотнула. Всё снисхождение существа пропадало, стоило ей только начинать требовать ответы. Это немного пугало, но больше – раздражало. Она сильно злилась, и сейчас этот гнев сдержать была не способна.

– Тогда может ты отвяжешься от меня!? Прицепился, не пойми что такое, как клещ. Так ещё и ведешь себя, будто ты кому-то важен.

– Куколка, успокойся, – с вздохом пробубнил Чемодан.

– Чёртова вещь!

Алия, сжав кулаки, злобно задышала. Она вся содрогалась, тряслась от этого гнева: всё внутри зажигалось от злобы и, немного, от стыда. Она не хотела остановиться и увидеть в себе беспечность на пополам с незрелостью. Но злоба была так горяча.

– Вещь? – раздался, впервые, раздражённый голос. – Я Маркус.

– Ты – чемодан, «Маркус», – девушка злобно очертил пальцами кавычки на имени и фыркнула, отворачиваясь. Хотелось ему насолить, показать с чем она готова мешать это существо.

Снова повисла тишина. В доме было тепло, и Алия поднесла руки поближе к буржуйке. Он так её злил. До ужаса бесил. Когда «Маркус» заговорил, она понадеялась – теперь то они нормально поговорят, он объяснится. Но такого не случилось. А это раздражало ещё сильнее. Алии казалось, что весь гнев он заслужил. Но почему теперь внутри расцвел бутон сожаления? Девушка прикусила губу.

Её живот неприятно, мерзко заурчал, и Алии показалось, что внутренности скручиваются в огромную, тугую спираль.

– Тебе стоит выйти на улицу, посмотреть, где можно достать еды, – вновь раздался голос, уже более спокойный, даже, безэмоциональный. Отстраненный и показывающий, будто тот, кто сидит внутри, во всем этом не заинтересован.

Алия фыркнула. Что за притворная забота? Зачем он пытается делать вид, словно его это волнует?

– Как понимаю, ты пойдёшь со мной?

– Конечно.

Девушка вновь сжала кулаки, но теперь вдохнула более глубоко, успокаиваясь. Он был прав – нужно найти еду, иначе ей станет совсем плохо, а у «Маркуса», как можно заметить, ног и рук не было, чтобы, в случае чего, ей помочь. Если она упадёт в голодный обморок, то никто тут ей не поможет, и смерть, – та, о которой она так часто размышляла за последнее время, – наступит гораздо быстрее, чем её ждали. Забавно, как же сильно люди готовы карабкаться, даже если им и кажется, что они давно потеряли силы и надежду. Как притча про лягушек и молоко.

Алия поднялась на ноги, схватила шарф, который успела в ночных потугах стянуть с себя, и накинула на голову, обматываясь, чтобы не заболеть. Посмотрела на буржуйку.