– На вид стало еще хуже – невозмутимо замечаю я и берусь за свою консерву.

…Я, как всегда, сижу у окна с винтовкой, как опять вижу рыжий силуэт, подходящий к моей калитке.

Да, она точно не понимает по-хорошему. Даже суток не прошло.

Едва расцвело.

Щелкаю затвором.

Прости, Марк, но твоя дочь сама виновата. Я дважды ее предупреждал. От нее слишком много опасности. Она привлекает внимание к моему дому. Человек, так часто шатающийся в чужой дом – неизменно привлечет любопытство не столько к себе, сколько к этому дому.

Это вопрос выживания.

Бдительность. Осторожность. Недоверие. Готовность убить.

Я спускаюсь вниз, потому что ее силуэт опять скрывается на моем крыльце. Жду ее возле черного входа, как всегда, но тут слышу звон с парадной двери.

Что она задумала?

Шагая по отметкам, бесшумно переставляю ноги. Гляжу в глазок – стоит. На ее спине ранец.

Я открываю дверь и нацеливаю на нее винтовку. Видимо, в этот раз она видит, что я не шутки шучу, потому что тут же машет головой и снимает ранец. Расстегивает и показывает мне.

Я хмурюсь.

Внутри битком всякого добра. Пистолет, магазины, патроны, револьвер.. Я и не знал, что у Марка столько оружия. Плюс ко всему ножи, гаечный ключ, складной ножик. Еще какая-та дребедень.

Я секунду думаю, после чего оглядываю улицу и быстро запихиваю Лили в дом. Закрываю за ней дверь. Гляжу в глазок, чтобы убедиться, что никто нас не увидел, а если и увидел – то ничего не делает.

Вроде пусто.

Оборачиваюсь к ней.

– Отдаешь мне это? Зачем?

Мотает головой. Быстро даю ей лист и жду. Выясняется, что она притащила сюда все добро отца, чтобы выменять его на еду. Но естественно, девчонка не дура и за все это хочет не один пакет сухого молока. А жаль. Было бы проще если бы ей было лет 6, и тогда бы можно было без проблем запудрить ей мозги.

Но будь ей лет 6 – она бы и не додумалась выменивать у меня оружие на еду.

С одной стороны – оружие мне нужно. С другой стороны – если отдам ей столько еды, то очень скоро придется вылазить на улицу. А там уже далеко не факт, что это оружие сохранит мне жизнь.

– Беру половину – говорю я – и даю за половину. Остальное можешь забирать.

Лили берет лист и дописывает:

– Отдам все за половину, если разрешите остаться хотя бы на пару дней. Пожалуйста. Мне страшно. Родители так и не вернулись.

Я хмурюсь.

Я в доме должен быть один.

– Напомни, за какую футбольную команду болел твой отец в прошлом году, и почему стал болеть за другую?

Она тут же с готовностью пишет ответ на листе.

Правильный.

Смотрю на весь арсенал, что она притащила в своем портфеле.

Думаю.

Прицениваюсь. «За» и «против».

В итоге недовольно защелкиваю оставшиеся замки на двери:

– Ровно два дня – говорю ей – после чего убираешься отсюда, а все оружие остается со мной.

Она энергично кивает головой.

Но за эти пару дней Лили успевает доказать мне, что может быть полезна не только в обмене отцовского оружия. В эти дни как раз накрывается окончательно водоснабжение, и она помогает мне с водой из колодца.

Я могу поспать на диване, потому что половину ночи у окна теперь сидит она. Если заметит что-то подозрительное – сразу должна меня разбудить.

Я был уверен, что из-за Лили моя жизнь осложнится – но с ней в чем-то стало проще. Появился человек (пусть и ребенок), на которого можно было переложить часть обязанностей. Разделить их с кем-то, как и разделить риск.

Оставлять ее было опасно – потому что в одиночестве было спасение. Но с другой стороны, с ней я гораздо быстрее добывал воду и гораздо лучше спал. Это в свою очередь снижало риски и тогда, получалось, что она уже была полезна.