В студии воцарилась тяжёлая тишина. В воздухе пахло скандалом. И Джеймс не сдержался.

– Давай начистоту Дейн, – сказал он всё ещё ровным голосом, – тебе хреново, я понимаю. В этом никто не виноват, и с этим сразу ничего нельзя поделать. Никто не собирается тебя осуждать или давить на тебя. Делай, что можешь и как можешь. Хочешь – не делай пока ничего. Я всё это знаю теперь. Нам нужно договориться. Я хочу понять, чего ты хочешь. Я готов пойти…

– С чего ты взял, что мне хреново?

– С того, что ты ничего не предлагаешь и ничего не поддерживаешь. Тебе всё не нравится, ты всем недоволен, и это уже вышло за границы твоих высоких амбиций качества, а превратилось в… – Джеймс подбирал слово: – в каприз.

– То есть мне хреново и я капризничаю?

– Судя по всему, тебе стрёмно, и ты застрял и не знаешь, что хочешь, или знаешь, но не говоришь. А я не знаю, с какой стороны сделать заход. Но так дальше дело не пойдёт.

– А как пойдёт?

– Я же сказал: скажи, что ты хочешь. Не знаешь, что хочешь, расслабься. Ты не напрягайся вот так. Торчи себе…

– Кто бы говорил…

Он специально. А может, вовсе ему не хреново. Может, догадка ошибочна!

– Что мне совершенно ясно, так это то, что делаешь всё возможное, лишь бы меня достать. Я не хочу впрягаться в этот отстой.

– А я не хочу заниматься отстоем.

– Знаешь, Дейн… Мы снимем клип, раз уж подписались, и можешь катиться ко всем чертям, если YADD – отстой! – вдруг сказал Джеймс и глаза его сделались серыми и холодными. Он не хотел, но вырвалось само. Он сказал не громко, но стальной блеск в глазах выдавал гнев, переполняющий Джеймса.

И тут разразился скандал, точно ворота адовы разверзлись:

– Ты меня выгоняешь?

– Считай, как тебе удобнее.

– Нет, ты уточни?

– Тебе всё не нравится, ты считаешь всё, что мы делаем, бесполезным. Так какого чёрта тебе с нами делать? Тебя уговаривать я не буду. Хочешь – работай. Но работай, а не выёживайся. Не хочешь – проваливай! Я тебя совсем перестал понимать! У тебя семь пятниц на неделе. То тебя устраивает звучание, то опять не устраивает. То ты проявляешь бурную деятельность, а потом заявляешь: стоп. Я не понимаю ничего ровным счётом! Ты нарочно путаешь и достаёшь меня!

– Ты уходишь от ответа, Джеймс. Я задаю тебе конкретный вопрос: ты меня выгоняешь из группы?

– Это ты уходишь от ответа, когда я спрашиваю тебя конкретнее некуда: что ты хочешь?

– Джеймс, ты выгоняешь меня из группы?

– Нет!

– Но ты только что сказал, чтобы я катился ко всем чертям!

Джеймс вспыхнул как порох.

– Да чтоб тебя!!!

Дейн всё выворачивал наизнанку, водил по кругу и выжимал из Джеймса то, что он никак не мог догнать. От унизительного бессилия что-либо изменить он сжал кулаки так, что побелели костяшки пальцев. Джеймса захлёстывали такие ослепляющие порывы гнева, при которых уже нельзя рассуждать. Стерпеть, хотя бы стерпеть и не прибить своего лучшего друга прямо здесь!

А Дейн взял куртку и вышел из студии, тихонько прикрыв за собой дверь.

Джеймс тяжело дышал, преодолевая неистовый гнев. Казалось, воздух звенел от напряжения. Всё ещё сохраняя власть над собой, он поставил гитару и медленно подошёл к окну. Там он и стоял, скрестив на груди руки, смотрел на зелёную лужайку и успокаивал дыхание. А внутри него метался свирепый зверь. Какой уж тут контроль ситуации. Это не контроль, это жалкая пародия.

Пол никогда не встревал в споры парней, но сейчас сел рядом с Еном на диван.

– Дейн никуда не денется. Не парьтесь. Он не такой дурак.

Джеймс был готов с радостью выслушать любое утешение. Он уже жалел, что сорвался, и сказал Дейну убираться.

– Я бы так смело не утверждал. И я не хочу этого. Глупо. Глупо. Я его не пойму никак.