- Фамилию спроси, - шепчет Дюжев одними губами.

А я…

Головой качаю.

Не могу.

Мне страшно.

Если это не она?

Я дико хочу, чтобы это была она.

Скулы сводит как хочу.

Иван подмигивает малышке, прощается со мной, уходит.

Фотограф и Карен обсуждают последние кадры. Выторговывают у меня еще часок с малышкой. Она готова, ей всё нравится.

- Пап, а давай вместе с тобой, а?

- В смысле? – Нет, у меня была, конечно, идея самому поучаствовать, и команда моя меня склоняла, мол, увидят девчонки мой фейс и стаями побегут регистрироваться. Я хотел. Потом перегорел – решил, на хрена светить своим лицом? А сейчас вот…

- Давай, Яр, я и шмот для тебя привезла, - уговаривает стилист.

- Папочка, пожалуйста. Я хочу с тобой.

- Ну…

- Пожалуйста! А потом мы и маму возьмем, да? Будем все вместе. Втроём. Договорились?

- Договорились.

Стремительно переодеваюсь. Тороплю гримера, которая как всегда медленно раскачивается и которую надо стимулировать. Надеваю майку, светлую джинсовку, Янке подбирают платьице в тон и тоже джинсовую курточку. Она светится от счастья.

- Пап, мы одинаковые! Я модная, да?

- Очень модная.

- Мама тоже любит, чтобы мы одинаковые. И я.

- Значит, надо и маме подобрать такой же лук, - наивно отвечает малышке наша стилист.

- Лук? Фу. Лук горький.

- Лук – это то, как ты выглядишь. От английского слова. – объясняет моя сотрудница Яне.

- Не понимаю. Лук это когда глазки плачут. У мамы часто плачут из-за лука.

Говорит, а сама перед зеркалом вертится.

А у меня снова в груди тесно и щемит.

Сдается мне, что мама моей звездочки плачет совсем не из-за лука.

Моя Полинка почти никогда не плакала.

Говорила всегда – не дождётся. Это она про мачеху. Моей любимой совсем не весело жилось в доме отца.

А я ничего не сделал, чтобы защитить.

Да, я сам был сопляк, конечно. Но…

Чёрт, бабки я зарабатывал. Хату снять мог – своей еще не обзавёлся тогда. Да, та же дача – могли бы жить и там. Там зимний, теплый дом, с газовым отоплением.

Я и жениться мог. Легко.

Почему нет?

Почему сейчас я думаю о том, какие ошибки совершил тогда?

Почему бы мне сейчас не найти Полину, мою Полину, и всё исправить?

Несмотря ни на что?

Даже если она… если она не мать этой девчушки?

16. Глава 15

Прихожу в себя в палате. Даже не так, скорее, не прихожу в себя. Просыпаюсь.

Да, и медсестра, зашедшая ко мне с тонометром, констатирует:

- Высыпаться надо, милая. Гуляете, ночами, прыгаете по клубам, а потом людей пугаете обмороками.

- Я не гуляю, у меня ребёнок маленький, мне не до клубов.

Оглядываю палату – три койки, помимо моей, две заняты. На одной бабуля с газеткой, за другой средних лет дама с электронной книгой.

- Ребёнок… С детьми тоже. – не унимается медсестра, - Сначала вы тревожные мамочки, потом у вас дети гиперактивные.

- Я нормальная, - эта чересчур умная дама в белом халате меня уже выбешивает. – Могу я уйти?

- Куда? – она удивленно вскидывает брови, соседки прислушиваются к разговору.

- Обратно, в магазин. У меня ребёнок один остался в торговом центре.

- Это как это, один? Совсем? Сколько же ему лет? – включается бабуля.

- Три года, девочка, она потерялась, а я…

- И что? Не нашлась? – подаёт голос дама с книгой.

- Так, подожди, спокойно. – осаживает их медработница, - Ей нервничать нельзя. В полицию сообщила?

- Я звонила в торговый центр, и подруге, она обещала помочь. Надо еще раз ей набрать.

Оглядываюсь в поисках сумки, нахожу её на тумбочке, достаю телефон.

- Ой, детки, такое дело, глаз да глаз за ними. Ты голодная? – заботливо спрашивает подобревшая медсестра, - Сейчас я тебе принесу, с полдника остались мандарины и печенье. И бутерброды у меня есть. И чай крепкий заварю. Тебе плохо-то, небось оттого, что голодная, тощая, как тростинка.