– Потому что рад тебе отплатить добром за добро?

– Потому что я его гнуть под себя не стал после того, как выручил. По-людски подошел, понимаешь? Хотя и мог, ситуация позволяла. Так что это, Олежка, называется «глубокое уважение».

– Целая наука, – уважительно заметил Олег.

– Опыт, – коротко ответил Васек. – Сын ошибок трудных.

И вот тут Ровнин задумался: а не стал ли он сам таким же должником своего попутчика, как владелец той машины, в которой они сейчас едут? По всему выходило, что да, стал. Если бы не Васек, который отправил его в отдел, сразу поняв, чем может обернуться случайная перестрелка, то сейчас он, возможно, уже был бы мертв. Или орал от боли, теряя одну за другой части тела.

А еще есть показания свидетелей, которые его коллега выбил и без которых куда сложнее было бы отчитаться за смерть Малика, куча добрых советов и даже то, что он сидит в этой машине. Такое не забывается, и если когда-то Ваську понадобится его помощь, то он в лепешку расшибется, а для него все сделает.

Или он себе все это сейчас придумал, отталкиваясь от услышанного? И нет никаких далекоидущих планов у человека, который смотрит на дорогу, сидя за рулем, а есть то самое упомянутое Емельянычем ментовское братство?

Олег даже головой несколько раз тряхнул, настолько он запутался в своих мыслях. И только одно ему было предельно ясно – против Васька он со своими схемами и разработками – что школьник против не так давно посаженного в тюрьму Майка Тайсона.

Автовокзал становился все ближе. «Четверка» с операми проскочила через мост, а после закрутилась на стремительно пустеющих вечерних улицах Энгельса.

– Сейчас подъедем – из машины не вылезай, – велел Ровнину его спутник, когда они наконец добрались до места назначения. – Сам сначала по станции пробегусь, посмотрю, что да как, а после тебе билет куплю. Береженого, Олежка, бог бережет.

Он подмигнул юноше, выскочил из машины и двинулся туда, где стояло несколько автобусов и суетились люди, решившие на ночь глядя куда-то поехать. Олег проводил его взглядом, а после его снова охватила зыбкая тоска. Неизвестность, в которую он нежданно-негаданно устремился, немного пугала. Там, за спиной, остался привычный мир, где все было просто и ясно. А Москва… Как она его встретит? Какая она? Он этот город только по телевизору и видел.

Васек вернулся минут через десять, неся в руках небольшую спортивную черную сумку, на которой была изображена пантера в прыжке и красовалась надпись PUMA.

– Держи, – открыв дверь, бросил он ее на колени спутника, а после сам забрался в салон. – Без багажа в глаза будешь бросаться. Я там тебе газет прикупил, бритву, мыльно-рыльные, еще кое-что по мелочи. Так, на первое время. Ну и пирожков у бабки взял, чтобы пожрать было чего. Вроде приличная бабка, чистенькая, от нее даже не приванивает.

– Спасибо, – чуть смущенно поблагодарил его Олег.

– Вот билет, – протянул ему серый квиток коллега. – Твой борт – тот. Вон видишь? Ну, синий, зачуханный? Отходит через десять минут, потому сидим, ждем. Пойдешь к нему прямо впритык по времени. Я никого не приметил, вроде все чисто, но лучше перебдеть. Так, что еще?

– Не знаю, – поймав его вопросительный взгляд, ответил молодой человек.

– А, вот. Держи еще. – Васек достал из кармана выкидной нож. – Пусть будет. Сталь хорошая, не фуфло, которым в палатках торгуют. Хочешь глотку режь, хочешь консервы открывай. Совсем с пустыми руками не дело оставаться. Я бы и ствол тебе дал, есть у меня чистый тэтэшник, но если тебя с ним прихватят, то замучаешься отписываться. А самое главное – засветишься. К ножу же, при наличии ксивы, никто не доколебется, ни у нас, ни в Москве. Что за мент без ножа и лопатника?