Когда Кратов вернулся в Томск, он не подвергся никаким репрессиям.

В первые же дни своего пребывания на посту главного инженера Сибугля Кратов отправил все, что можно, – насосы, железные изделия, теплую одежду – по Кольчугинской ветке южной группе рудников – Осиновке и Прокопьевску. Он послал туда всю наличность, чтобы обеспечить ход капитальных работ.

Милютин считал это непростительной ошибкой. Он дал указания Сибуглю, но Кратов все же проводил свое.

Милютин заварил чай и откупорил бутылку черного муската. Он говорил о столичных новостях, сообщил подробности гибели Трепова и потом спросил Кратова, какое впечатление произвел на него управляющий Сибуглем большевик Рождественский.

– Мне кажется, он справится не хуже Трепова, – сказал Кратов без улыбки.

Сдержанность Кратова тает. Милютин переводит разговор на урало-кузнецкий проект. Кратов может говорить об этом до утра.

Милютин слушает.

– Нужны ли деньги для окончания проекта?

– Да, Иван Михайлович.

– Сколько?

Кратов называет сумму.

– Общество сибирских инженеров может получить деньги завтра здесь, у меня в вагоне. Скажите, Осип Петрович, почему вы противитесь развитию Анжеро-Судженки?

Кратов смотрит на Милютина с удивлением. Неужели этот человек ничего не понял из того, что он только что говорил о завоевании Урала кузнецким коксом, о перспективах Кузнецкого бассейна? Кратов отвечает сухо и точно:

– Потому, что там бедные, грязные, тощие пласты. Там нет коксующихся углей.

– Но ведь Анжерка и Судженка прилегают к магистрали… Близ магистрали нет больше шахт. Нам нужен уголь немедленно, сегодня, грязный, зольный, тощий, какой хотите. У нас стоят паровозы.

Кратов не понимает этой логики.

Он объясняет Милютину, что единственная коммерчески правильная стратегия – гнать все, что можно, в Прокопьевск, в Осиновку, в южную часть бассейна. Анжерка не дает перспектив Кузбассу; ее нужно, конечно, поддерживать, но не она создает мировое положение бассейну. В Прокопьевске чудесные угли выходят на поверхность. Можно снять два-три метра покрова и обнажить пласты, ввести экскаваторы в семнадцатиметровую угольную толщу и прямо в вагоны подавать оттуда уголь. Через год-другой туда подойдет железная дорога, там будет золотое дно России. Разве можно равнять Анжерку с Прокопьевском?

– Через год-другой? Нам нужен уголь немедленно. Только Анжерка может завтра дать его паровозам.

– Я считаю, что мы снабжаем Анжерку достаточно.

– Мало, мало… Как вы не понимаете, Осип Петрович, что жизнь страны, что судьба революции зависят сейчас от сибирской магистрали, от продвижения составов с сибирским хлебом?

Кратов пожимает плечами. Он безразличен к судьбе революции.

В дверь стучат.

– К вам товарищ Курако… По вызову.

– Ага! Попросите его сюда…

– Здравствуйте, Осип Петрович! – восклицает Курако, увидя Кратова. – Опять мы вместе. Вместе завод будем строить.

– В Москве другие планы, – говорит Кратов.

Милютин здоровается с Курако.

– Я много слышал о вас, Михаил Константинович. Вы нужны республике.

Спор продолжается. Курако слушает молча.

Опять стучат в дверь. Телеграмма.

Милютин читает про себя, потом вслух:

– «Поезд Совета обороны Милютину.

Передаю полученную телеграмму кавычки Омск Сибпродком тчк ввиду обострившегося до крайности положения продовольствием предписываю в порядке боевого приказа напряжение всех сил повысить погрузку отправку хлеба центру до максимума тчк ежедневно прямому проводу сообщайте лично мне и наркомпроду первое наличие на станциях желдорог второе количество подвезенного станциям хлеба за сутки третье погрузка хлеба за сутки четвертое если был недогруз причины последнего тчк предсовобороны Ленин кавычки тчк движение погруженных маршрутов задерживается отсутствием угля прошу сосредоточить все силы даже ущерб другим заданиям на снабжении магистрали углем тчк запредсибревкома Михайлов».