– Не хапай, не для тебя! Я ногу подвернула. Это для компресса.

– Дура, не очень то и надо! – сожитель безразлично глянул на ногу, шаркая тапками, пошел на кухню.

По ходу, через плечо, хмыкнул: «раззява».

Татьяна доковыляла до своей комнаты, смочила полотенце водкой. Обвязала щиколотку. Потом засунула ногу в большой полиэтиленовый пакет, а сверху укутала материной пуховой шалью. Переоделась в халатик, легла на кровать и заревела. Плакала долго, беззвучно, так, чтобы этот гад не услышал и не припёрся. Боль в ноге утихла, а на душе было мерзко и противно. Наконец, дошло, что дурацкие мечты, будто хозяин квартиры ей симпатизирует, что вот-вот сделает предложение, они поженятся, что родит ребеночка, Гриша устроится на работу и будут жить счастливо. Этот придуманный и ни на чем не основанный бред, окончательно растаял. Собственно она об этом и так знала. Всегда. Но отгоняла такие мысли. Не хотела их принимать. Хотела жить с выдуманным Гришечкой. Когда залазил к ней в постель, не возражала. Придумывала, будто они семья. А тут, вдруг, должно быть из-за боли, из-за того, что было ему наплевать на её опухшую ногу, что не пожалел, а наоборот, нахамил, не получив бутылку, дошло. Встало на должное место. В слезах и заснула. В полусне решила, что надо всё менять. Раз уж уволилась, то и отсюда пора убираться. Дождаться, пока нога заживет и съезжать. Найти новую работу, снять жилье поблизости от этой новой работы, а остальное произойдет само собой. И с парнем хорошим познакомится, и замуж выйдет, и будет жить счастливо. Кому как не ей. С этими мыслями и заснула.

Проснулась от резкой, давящей боли в ноге. Услышала Гришкино сопение. Саданула здоровой ногой. Он взвыл. Должно быть, попала в то место, которое и потянуло его к ней в кровать. Матерясь, согнувшись, заорал, чтобы утром и духу Татьяны тут не было.

– Я тебе до конца месяца заплатила, – ответила она зло, – через двадцать дней и съеду. А еще сунешься, в тюрьму отправлю, или оторву твой поганый огрызок.

Гришка хлопнул дверью, долго еще стонал, матюгался в другой комнате, но к Татьяне не совался.

Нога с утра ныла, болела, но опухоль стала спадать. Татьяна утром и вечером делала компрессы. Комната провоняла водкой. Хотелось спать. Она и отсыпалась. На третий день поняла, что проголодалась. В маленьком холодильнике, было пусто. А в шкафу нашла давно купленные, да так и забытые простенькие овощные консервы. Съела. Ходила с трудом. До магазина бы не дошла. Позвонила в кафе, подружкам. Вечером после работы принесли кучу вкуснятины. Повариха упаковала в контейнеры самое вкусное, что не раскупили посетители, укутала в полотенца. Татьяна ела, девчонки рассказывали. Говорили, что хозяйка ищет замену, но не находит. Намекнула, что если Татьяна вернется, то примет. Говорили, что где эта хозяйка сможет найти такую, чтобы бухгалтерией занималась, и продукты закупала, и склад вела и составляла меню с калькуляцией блюд, целый день работала в баре, отчитывалась в налоговой и делала еще кучу всяких дел.

– Скажите, что подумаю, – ответила Татьяна на всякий случай, для подстраховки, но окончательно определилась, что возвращаться не надо. Что раз решила поменять жизнь, так и сделает.

К концу месяца опухоль почти спала. Нога хоть и побаливала, и наступала на неё Татьяна с осторожностью, но ходила не хромая. Стала подыскивать в интернете жилье. Нашла несколько подходящих вариантов. Договорилась о встрече. На следующий день встала пораньше, позавтракала, сделала макияж и ждала звонка от хозяйки комнаты. Позвонили точно в десять часов.