Блин! Напрасно я о завтраке вспомнил. Большая кружка горячего кофе и поджаренные тосты с сыром и колбасой тут же возникли перед глазами. Даже слегка подгорелым запахло.

— Ой!

Горел-то, оказывается, я. Разгулявшееся пламя ухитрилось лизнуть лодыжку. Не всерьез, только волосы «сбрило».

— Но-но, не балуй…

М-да… Шутки шутками, а вляпался я, похоже, крепко. А ведь было время, когда принципиально перестал читать истории о попаданцах, полагая что после «Янки при дворе короля Артура» пера Марка Твена, на эту тему ничего стоящего уже написать невозможно. И вот… сам попал, как кур в ощип.

Куда? А Бог меня знает… Степь да степь кругом… Одно понятно, судя по тех подсказках, что можно извлечь из обоза: на севере живут славяне, на юге — басурмане. Время — я бы прикинул век шестнадцатый... Плюс минус сотня. В общем, тот период, когда ордынцы на Русь за живым товаром ходили. Точнее определиться не получается. Слишком мало данных… Что я ночью, да в таком смятении, мог разглядеть? Откуда пришли и куда направление держат. Оружие, одежда, говор… Крохи. Но, и того что увидел, вполне хватает для весьма неутешительного вывода.

Гаплык! В смысле, тушите свет…

Голый, безоружный, без каких-либо припасов и без гроша за душой. До ближайшего жилья, наверняка, десятки, если не сотни километров. А первые, встреченные люди, вполне могут оказаться не мирными поселянами, а разбойниками или людоловами. Единственное отличие которых в том, что харцызы [тат., — разбойник] не всегда берут ясырь* (*тат., — плен), а просто грабят и убивают. Чтобы не заморачиваться с невольниками. А поскольку с меня взять нечего — убьют наверняка. От злости или для потехи… Такая вот перспектива.

Проклинать небеса за несправедливость или пытаться понять: что же произошло и как такое вообще возможно — бессмысленная трата времени. Даже начинать не буду. Но и засиживаться у костра тоже нечего. Сейчас я еще относительно сыт и общее состояние, кроме некоторого дискомфорта от наготы, вполне на уровне, — но это ненадолго. Максимум на сутки.

Охотиться голыми руками я не умею. В съестных травах и корешках тоже не разбираюсь. Кроме заячьей капусты никакой дикорастущей пищи никогда не пробовал. Да и она, кажется, только в лесу растет. Значит, если хочу выжить, надо пробираться к людям, пока есть силы. Но и топать куда глаза глядят, тоже не вариант. Кое-какие приготовления я все же могу и обязан сделать.

Во-первых, — еда.

Не факт, но почему бы не вернуться к стоянке басурман, когда они уйдут, и не пошарить там? Татары были без собак, значит, какие-то объедки вполне могли у костров остаться. Противно побираться, но голод не тетка. Да и сперва найти надо хоть что-то, а уже потом нос воротить.

Во-вторых, — вода.

Это степь. Что значит, полное отсутствие тени… Днем солнце так припечет, что семь потов сгонит. К вечеру сплюнуть нечем будет. А там же — на месте бивака, вполне какая-то емкость могла остаться. Черепок… или хотя бы тряпка, которую можно пропитать водой. Вроде бы мелочь, но, как учил отец, бывают случаи, когда именно они определяют расстояние между жизнью и смертью.

Заодно, может, хоть частично получится вопрос с отсутствием одежды решить. Стыдливость — дело десятое, тем более, когда тебя никто не видит. Куда больше меня солнечные ожоги волнуют. Этим летом я еще ни одного часа на пляже не был, да и вообще — на открытом воздухе. Это раз… А два — обнаженный организм сильнее потеет — что значит: быстрее теряет влагу.

На позабытые в кустах шаровары или халат я, конечно же, не рассчитываю, но какие-то лохмотья вполне могут остаться. А когда в хозяйстве нет вообще ничего...