О своем комсомольском прошлом Егоров вспоминать не любил и все попытки журналистов раскрутить бывшего секретаря ЦК на откровенный разговор, заканчивались вызовом охраны. А вот сегодня рядом с ним не было ни охраны, ни личного водителя, и если бы журналисты узнали о посещении Егоровым Арбата, то они непременно забросали его вопросами о перестройке и приватизации госимущества. Но эта встреча готовилась в строжайшей тайне, что и дало возможность господину Егорову без лишней суеты получить в висок свои семь грамм свинца. Бесшумный выстрел из снайперской винтовки раздался ровно в 12 часов.

Потом у стены Цоя появилась полиция, «скорая», ФСБ и личная охрана господина Егорова.

Барский обреченно смотрел на падающие в систему капли. Неожиданно у больного закружилась голова, и он полетел куда-то вниз, в пропасть.

«Надо дернуть за кольцо и раскрыть парашют», – подумал мужчина, но ничего не сделал для своего спасения.

Потом он оказался в длиннющем черном тоннеле. И летел уже не вниз, а параллельно земле. Вдоль стен висели лампочки, но они не горели. Минут через пять он вырвался из темноты и увидел горящий факел. Один, другой, третий. И тут дорогу ему преградил сержант с карабином в руках.

– Стой! Стрелять буду! – громко крикнул сержант, направляя на него ствол карабина.

– Стреляй! Я из «инфарктной» палаты, – сообщил Барский.

– Значит, ты уже готов к исповеди?

– А ты кто такой, чтобы мне вопросы задавать? У входа в рай меня должен был встретить седой старик с бородой. Я его на картине видел, – возмутился больной.

– Ты же атеист, грешник. Тебе в рай не положено, – радостно сообщил сержант. – Я тебя сейчас пристрелю, и мы навсегда закроем тему.

– С каких это пор у входа в рай расстреливают тех, кто пришел к ним сам?

– Я часовой, лицо неприкосновенное, – сообщил сержант. – И убить тебя должен был еще при твоей жизни, но не смог.

– Струсил? – уточнил больной. Разговор с часовым в советской военной форме ему не понравился.

– Да, – я не смог выстрелить из этого карабина, – зло крикнул сержант. Если бы тогда я убил тебя, то все было б иначе.

– И за что ты меня хотел убить? – спросил Барский.

– Ты девушку у меня увел.

– Из-за бабы мужика убивать? Глупо, – больной внимательно посмотрел на сержанта, но так и не вспомнил, кто он и откуда. – Ты, хоть, скажи, как ее звали. А то умру и не узнаю, из-за кого пострадал.

– Ее Матильда звали, – сообщил сержант, передергивая затвор.

– Хорошо, хоть не Наташа, – чему-то своему улыбнулся Барский. – В Турции все русские бабы «Наташи». Не было у меня Матильды. А Наташи были. Может, ее Наташа звали?

– Нет, Матильда, – стоял на своем военный.

– Ошибочка вышла, сержант. Ты все перепутал. Не знаю я никакой Матильды. И тебя первый раз вижу! – повысил голос Барский. Его утомил этот пустой разговор.

– Матильда – моя жена, – неожиданно признался сержант. – Перед смертью она клялась, что ты у нее был первый. Из-за чего я был обречен воспитывать твоего сына.

– О покойницах – только хорошее. Всему вас, дураков, учить нужно.

– Это не она, я умер. Матильда теперь вдова, плачет по мужу, потому что изменила мне. Она так и сказала, если б не гуляла до замужества, то в нашей жизни всё было б иначе.

Сержант поднял карабин и нажал на спусковой крючок. Пуля пролетела рядом с больным, но в него не попала.

– Придурок, левее надо было брать, левее! На моем карабине прицел сбит, – крикнул Барский, вырывая из рук сержанта оружие. И в этот момент он услышал голос того, кто должен был встретить вновь прибывшего у ворот рая. Это были раскаты грома, временами превращавшиеся в слова.