А теперь в одночасье все надежды, так же, как и любовь, оказались неразделёнными и остались в прошлом. В будущем же он не видел ничего обнадёживающего.

Но надо было на что-то жить, и он написал научную грамматику, надеясь издать её за казённый счёт как школьное пособие. Но в поданном прошении ему было отказано.

Этого Белинский перенести уже не смог и тяжело заболел.

Друзья настаивали, чтобы он поехал на юг, на Кавказ, и дали ему взаймы денег: Боткин – пятьсот рублей. Ефремов – восемьсот, он вызвался ехать вместе с Белинским.

В мае 1837 года они приехали в Пятигорск.

В сравнении с севером уже настоящее летнее тепло взбодрило их. Первые дни они удивлялись всему, что видели: и этому городку на горном склоне, и бьющим из земли источникам, и праздной публике, среди которой преобладали дамы и офицеры.

Здесь Виссарион совсем не так как прежде перечитал «Кавказского пленника». И уже не сомневался, что Пушкин любил эти места и вдохновлялся ими:

Великолепные картины,

Престолы вечные снегов.

Очам казались их вершины

Недвижной цепью облаков,

И в их кругу колосс двуглавый,

В венце блистая ледяном,

Эльбрус огромный, величавый

Белел на небе голубом.

Точнее не скажешь…

…Врачи нашли его состояние истощённым и посоветовали не торопиться с приёмом ванн: их воздействие может ещё более ослабить организм, так что первые дни он лечился видами близких и далёких гор, наблюдениями за городской жизнью и поразительно лёгким, напоённом свежестью воздухом. А когда начал принимать ванны -почувствовал себя совсем здоровым. И поспешил написать друзьям в Москву: «Сейчас пришёл с вод, устал, как собака; в Пятигорске довольно весело; природа прекрасна; зрелище гор – очаровательно, особливо в ясный день, когда видны снеговые горы и между ними двуглавый Эльбрус, который я каждое ясное утро вижу из окна моей комнатки. Бештау от Пятигорска в 8 верстах, но кажется, что до него нет и 20 сажен. Какая бездна ягод – клубники и земляники; носят вёдрами. Идёшь по горе и давишь ногами землянику, а есть нельзя – такая досада!»

С Александром Ефремовым, который был не только его другом, но и другом Станкевича, Бакунина, Тургенева, им было о чём поговорить. Они вместе ходят на ванны и на прогулки. Но скоро уже обо всём, что интересовало, переговорили и впечатлениями по приезде обменялись. Ефремов – само добродушие; имеет деньги и охотно занимает их друзьям.

«Ефремов тебе кланяется и поручил мне известить тебя, что он настрочил своей матушке очень трогательное послание, которое непременно должно возыметь своё действие… – Пишет Виссарион в конце июня Бакунину. – А если бы оное красноречивое послание, сверх всякого чаяния, не возымело своего действия и матушка вздумала бы употребить твои письма к Ефремову, как векселя, то ты объяви ей, что деньги тобою давно возвращены ему и что он потратил их на свои нужды. Ефремов решился подтвердить это и словесно и письменно, в случае нужды».

С Александром у них отношения старшего и младшего, хотя разница всего в три года. Но Белинский воспринимает Ефремова как подростка, которого должен опекать и, как старший, бывает и снисходителен, и ироничен. А порой и откровенно насмешлив. Особенно когда Александр восторгается письмами, которые он пишет друзьям, и их ответами. А повод для того, чтобы упомянуть о нём с насмешливостью, тот предоставляет нередко.

«Ефремов поправляется в здоровье видимо, но только жаль, что это за счёт ума: его узнать нельзя – дурак дураком». – Делится он в этом же письме нелицеприятной оценкой друга. – «Страсть к остроумию у него та же, но силы острить решительно нет. С господами офицерами он вошёл в самые тесные отношения, но и между ними считается последним остряком».