Понимая, что ждать родню нам предстоит ещё минимум полчаса, я решил повременить с расспросами, дав деду сделать ещё несколько глотков из фляги, дабы как можно сильнее развязать ему язык. Уже минут через десять, он был готов к беседе.

– Дед, а что это за безымянная могила, да ещё и бетоном залитая? – наконец поинтересовался я.

– Да так, достопримечательность местная, от которой страшилка одна деревенская родилась.

– Почему я её не слышал?

Интерес мой вырос многократно, поскольку дед был знатным говоруном и все истории из жизни, как реальные, так и вымышленные, уже раз десять рассказывал, но не эту. Он помолчал с минуту, а после начал.

–Уж не знаю точно, правда то, или вымысел, но истории этой лет сто уже. Я ещё ребёнком совсем был, а ребята постарше уже пугали ей детишек вроде меня. Взрослые же и вовсе старались не упоминать об описанных в ней событиях. Отшучивались, мол, детский вздор это. Но даже тогда я замечал, как буквально все деревенские обходили стороной эту могилу, да и хоронить рядом с ней никого не хотели. Это сейчас, более молодому поколению до этого дела нет, да и места на кладбище не так много осталось, чтобы свободный участок подальше от неё искать. А история там такая была.

Жила в деревне семья одна, Хрестюками вроде завались, если мне память не изменяет. Мужик Ёська, да жена его Маруська. Дитя от него ждала, месяце на шестом была уже. Только вот Ёська не признавал ребёнка. В глаза ещё не видел, а уже заладил, мол, не от него. Всё клеймил Марусю, что рога ему наставила, а сам тот ещё ходок по бабам был. Но, всё это на уровне сплетен деревенских тогда гуляло, без доказательств каких-то.

Всё переменилось в тот день, когда батюшка местный, дочь свою вместе с Ёськой за прелюбодеянием в храме господнем поймал. Блудники эти прямо в исповедальне грешить принялись. Молва о том сразу по деревне пошла, покрыв грешным позором обе семьи. Попу за дочку срам, а Ёське за похождения, о которых в деревне и так давно шептались.

Дома жена на сносях, а этого на молодуху потянула. Маруське, правда, самой тогда года тридцать три всего было, да и девка по рассказам была видная. Однако, куда ей до поповской дочки. Первая красавица на деревне, кровь с молоком, да и всего восемнадцать годов отроду. Вот Ёськина натура блудничая и вышла наружу.

Через пару дней, в ночь на 22 декабря, горе окончательно доконало Маруську. Пока Ёська крепко дрых от выпитой накануне вечером горелки, Маруська взяла из кладовки верёвку. Одним концом сплела петлю вокруг печного дымохода, другим – вокруг шеи, после чего соскочила с табуретки.

Уже наутро, бредя к стакану с водой, дабы хоть немного заглушить похмелье, Ёська увидел жену висящей в петле. Тело её уже было холодным, а губы посинели. Он, одурнённый горелкой, не сразу то и понял, что ему с бабой то делать. Да и не осознал, наверное, что вообще произошло. Вот и побрёл к бабе Нюре, что по соседству жила. Та сразу к ним в хату и давай реветь в истерике от увиденного. На вопли её тогда все деревенские и начали сбегаться. Деревня-то малая, все друг друга знают и чуть что случалось, мигом бежали на караул. Каждый, кто был тогда в Хрестюковском доме, говорили, что Ёське будто совсем плевать на мёртвую жену было. Собственно говоря, похоронами её тогда люди наши деревенские и занялись, всем кагалом. Кто гроб смастерить помогал, кто землю, промёрзшую рыл, кто горелку и закуски на поминальный стол собирал. Все при деле были, чтобы управиться, пока светло на дворе.

Только вот Поп наш, покойницу отпевать наотрез отказался. Оно и понятно, она же сама себя загубила, да и дитё, ещё не рождённое вслед за собой, на тот свет унесла. Как ни крути, не по-христиански это, не по православной традиции. Да и обида на Ёську за дочь уж сильно тяготила душу. Так, Маруську и схоронили, без отпеваний, но помянув добрым словом. Да и на вдовца старались в тот день не сетовать. Решили, протрезвеет – сам поймёт вину. Посидели тогда за столом час, другой, да и разбрелись все по домам.