Матрица воина Моз успела хорошо поработать над моим телом: пальцы скользили по струнам всё уверенней. Всё же в храме богини Моз из нас делали не просто убийц – виртуозов движения. С одинаковой скоростью и ловкостью мы приспосабливались не только к оружию. Эту особенность матрицы я отмечал и в свою бытность эльфом – именно она помогла мне пробиться на вершину эльфийской клановой иерархии. Если бы не ревность жён, на исходе пятой сотни лет я, без сомнения, возглавил бы Совет – стал бы самым юным в истории Вечного леса Владыкой.

В бренчании карауки я уловил знакомую мелодию. Руки сами о ней вспомнили – не стал им мешать. Улыбнулся. Из недр памяти вынырнули лица моих эльфийских красавиц – всех пяти любимых жён и юной служительницы столичного храма, страстное увлечение которой и помешало мне сесть на трон Владыки.

Я познакомился с ней на празднике Весеннего возрождения. Заглянул в её глаза… и пропал. Уже в полночь мы купались в озере у водопада Обновления, наслаждались друг другом на Поляне фей.

Когда три дня спустя отравленный клинок старшей жены пронзил мне спину, я ни о чём не пожалел. Умер с улыбкой на лице, вспомнил за мгновение до смерти не только юную служительницу храма, но и лица всех эльфийских женщин, которых любил. Простился со старшей женой поцелуем.

Караука воспроизводила «Гимн весны» почти без фальши: хороший попался инструмент.

Мне почудилось, что я вновь оказался на поляне у водопада. Там, где кружили в танце крохотные цветочные феи. Они не обращали внимания на пару эльфов, что резвились на траве рядом с ними. Наслаждались своим праздником. И пели тоненькими, похожими на перезвон колокольчиков голосами.

Я услышал в голове песню фей. Различил слова «Гимна весны», стал подпевать – так же тихо. Не на эльфийском – на языке маленького народа живых цветов.

Сам не ожидал, что смогу вспомнить песню полностью. Пока допел её до конца, едва не охрип: пересохло горло. Но получил удовольствие от пения – почти как тогда, в бытность эльфом. Стать певцом и музыкантом в той жизни мне не позволили. Никто, кроме жён не слышал моих попыток музицировать. Но и те мой талант не ценили: чувствовал фальшь в их похвалах. Потому и отринул стезю артиста.

Продолжал перебирать струны, извлекал заключительные аккорды «Гимна весны».

Открыл глаза, не без волнения решил узнать реакцию Мышки на мои певческие потуги. И увидел, что в полумраке кафе в воздухе над столами кружат в зажигательном танце стайки крохотных цветочных фей. Совсем как живые, настоящие. Плясали, искрились, прыгали по ярким полупрозрачным листьям, что насквозь пронзали деревянные столы и стулья. А в самом центре этой вакханалии замерла с приоткрытым ртом Мышка. Сидела на стуле, прижимала к груди руки. Тихонько смеялась.

Дурацкие эльфийские привычки!

Моя рука дрогнула. Струна пронзительно застонала. Похожие на людей призрачные цветы замерли, в один миг растаяли, оставили Мышку посреди тёмного зала кафе в одиночестве.

– Ух ты! – выдохнула мелкая.

Мне почудилось, что в её глазах всё ещё отражаются разноцветные феи.

– Что это было, Кира?

Я бросил карауку на столешницу, отдёрнул от неё руки. Вскочил со стула. Отпрянул от барной стойки, точно заметил там змею.

Столько маны слил! На какую-то ерунду! Идиот!

Эльфы редко просто играли на инструментах и пели. Они устраивали из своих выступлений настоящие шоу с визуальными и обонятельными иллюзиями. Как и я только что.

– Мне тоже хотелось бы это знать, – пробормотал я.

Вряд ли Мышка меня услышала.

– Это было здорово! – сказала она. – У тебя волшебный голос! Правда-преправда!