– И постельные сцены?..

– А как же без них?

В моей голове перемкнуло, Арина продолжала весело:

– Она привыкла быть главной фигурой в его клипах и на концертах, но сама понимаешь, на Нефертити яркая блондинка с чисто русским курносым носом не тянет.

– Наверное, она не рада этому.

– Да какая разница, кто на что злится? Многие бы тут хотели на Финна поставить печать «Моё» и прикарманить, но он свободная птица, существо творческое.

– И мадам Беттарид?

– Катрин? Это отдельная история! В некотором смысле она ему мать заменила.

– Но у него же есть мама! Макс, точнее Сева, о ней очень тепло отзывался. Об отце правда промолчал…

– Там всё сложно. Отец у него пил и дрался со всеми подряд на улице. И опять пил. Мама Финна до сих пор с ним живёт, а Севка так жить не хочет. Он очень изменился! Когда я только познакомилась с ним, Севка был деревня-деревней – ни понятия об этикете, ни умения себя вести, ни культуры особой, эдакий рубаха-парень с голосиной в четыре октавы, убивающей наповал харизмой и наглостью завоевателя.

– Интересно…

– Конечно, интересно. Теперь все думают, что он золотой мальчик-мажор, у которого всё на блюдечке с детства, а он просто умеет вкладывать и хочет получить всё, что может. А может он многое. Учил языки, раз Катрин сказала, – она для него нерушимый авторитет, с её подачи учился танцевать, одеваться; стопками читал книги, произношение выправлял. Как ни зайдёшь в студию, он занимается. Или тем, или другим. Ещё и на актерский поступил.

– Он молодец, – вздохнула я, думая, что это я по сравнению с Финном – золотая девочка.

Мне повезло, меня очень любили родители. Папа разговаривал со мной подолгу и рассказывал интересное – целые экскурсы в историю, философию, религии. Мама… Мама была просто мама, добрая и любящая. С ней хорошо было ходить по магазинам, болтать по дружески. Я даже была избалованной, как сейчас понимаю, хоть мы и жили очень не богато. Папа говорил, что деньги не главное, и мама могла приготовить блюдо-пальчики-оближешь буквально из топора, но в доме было как-то ладно. Жаль, мама заболела, и после её ухода папа стал таять-грустить и уже не был тем, каким раньше. И я мучительно пыталась что-то исправить, как будто сама виновата в том, что радость исчезла. А потом осталась одна…

Я снова ощутила чувство острой несправедливости от того, что у меня так рано забрали родителей.

– Ты чего загрустила? – вырвала меня из воспоминаний Арина.

– Да так, о своём.

– Не переживай, ко всему привыкнешь. Просто что-то новое делать всегда трудно. Катрин тебя направит, она потрясающая!

– Видит прошлые жизни?

– О-о, ты знаешь? Ну да. И знает столько всего, о-ля-ля! – Арина очень по-французски махнула рукой, будто подчеркивая свои слова. – Вся её библиотека – не просто книги, это её собственная глубина, Катрин очень мудрая, хоть иногда и сложная. Она любит людей проверять.

– На что?

– Ну, скажем так, психологически: слабый человек или сильный? Преданный или способен предать? Вокруг неё нет плебеев, ты сама увидишь.

– Хочешь сказать, что если она говорит неприятные вещи, это чтобы проверить? – вырвалось у меня.

– Конечно! Она считает: лучше узнать реакции человека в обычных условиях, чтобы потом в трудных не удивляться.

– А что за трудные условия?

Арина закусила губу, словно сболтнула лишнего. Я склонила голову, продолжая пристально смотреть на неё и давая понять, что жду ответа.

– Разные бывают… условия… Одни шоу и концерты чего стоят. И съёмки… ну и… – каким-то иным тоном сказала Арина, но тут будто собралась и с лучезарной улыбкой добавила: – Её корпорация ведь не одна компания, это целая машина. Много людей, самых разных, поэтому она должна знать, с кем работает, и что от кого ждать.