Один захватил рюкзак со своими коктейлями, корзинку с ягодами, набранными в лесу втихую от Катюши, и злаковыми печеньками, которые он как смог, так и приготовил ещё вчера вечером.

– Один, а универсалы совсем не купаются? – крикнула Катюша и нырнула.

– Если тонуть начнёшь, то будут, – ответил Один, когда она вынырнула.

– А-а! Тону!

– У меня один рюкзак зарядников, так что или ты тонешь или секс. Выбирай!

– Всё, всё! Вылезаю! Не спасай меня!

– Я догадывался о твоём выборе, – ответил он, расстилая скатерть и расставляя на ней дары леса.

Катюша, вся мокрая, подбежала к нему, увидела «стол».

– Ух ты! Сколько всего!

– Всё тебе. А то ты меня уже два месяца кормишь, а я тебя всего раз на ужин приглашал.

– Тебя кормлю, это когда смотрю на индикатор и коктейльчики подаю?

– Ой, знаешь как напрягает постоянно следить за этим! Так что ты выполняешь тяжёлый труд.

Катюша рассмеялась.

– А я читала, что раньше приготовление пищи в самом деле тяжёлым трудом было. Это так?

– Конечно тяжёлым! Я вчера с этими печенюгами весь вечер провозился!

– Это же очень просто!

– Теперь знаю, что просто. Надо было делать, как ты: смешать все зёрна, да склеить мёдом или соком. А я нашёл старинный рецепт, даже пришлось достать некоторые приборы из лаборатории, чтобы их сделать.

– Из военных трофеев?

– Да, в то время без обработанной пищи никак было…

– Но получилось вкусно, – жуя сказала Катюша.

– И бесполезно, только калории наедаешь.

– Ты виноват, ты и будешь помогать калории сбрасывать! Сейчас я только их все съем.

– Увидели бы древние твой ужин, долго бы смеялись.

– Почему? – спросила она, горстями закидывая в рот ягоды.

– А было две крайности: одни проживали в тяжёлых условиях, где добыть пропитание было действительно трудно, а преобразователя Лайноса тогда не было, а другие просто жиру бесились. Целый культ еды существовал. В результате одни вкалывали за краюху хлеба, другие страдали от ожирения или других болезней, выбрасывали еду. Постепенно таких, кто питался как ты и все люди сейчас, стало большинство, и культ еды ушёл в прошлое. Все поняли, что много ведь не надо.

Хотя глядя на то, как Катюша с аппетитом догрызает последнюю печеньку и горсть ягод, он начал сомневаться в подобном утверждении.

– Но и мало не должно быть, – добавил он.

– Ага, – сказала она.

– В сети есть жуткие рецепты, большинство из них сейчас запрещено.

– Ну и правильно, – проговорила Катюша, вливая в себя родниковую лесную воду из чёрной бутылочки, позаимствованной у Одина. Свою бутылку она последнее время часто забывала, так же как и корзинку с едой.

«Интересно, – думал он, – как долго с ней ещё нельзя будет поговорить ни о чём серьёзном». Где-то в электронном мозгу щёлкнул ответ: «Один полный цикл».

«Совсем не долго», – с сожалением подумал он. Потом её мозг получит сигнал о том, что данный самец для неё бесполезен, и что будет дальше, он не знал.

Всё это время, пока он лежал, медленно пил свой коктейль и пытался начать историческую дискуссию, он умилялся и восхищался ею. Она сидела, распустив длинные мокрые волосы; купальник из дымчатой ткани, который она наконец-то купила, служащий ей в жаркие летние дни и рабочей одеждой, почти высох и распушился на ней, стал почти непрозрачным. Она жадно поедала всё, разложенное на скатерти, что-то ему отвечала, а в глазах ни на секунду не потухали искорки, делающие её и немножко глупой, и жутко работоспособной, и такой милой для Одина.

Сожалел ли он о чём-то? Нет. Он машина и бесплоден – это факт. Она – человек, женщина репродуктивного возраста – это тоже факт. И пока эти искорки горят, эти два факта не мешают друг другу. А потом… а потом видно будет.