– Да, Степан Петрович. Я постараюсь.

После обеда позвонил Валентин. Оказывается, он уже договорился насчет комнаты в общежитии опытного завода. Степан записал адрес и фамилию коменданта и, закончив дела в редакции, отправился смотреть, где ему предстоит жить какое-то время.

Общежитие находилось довольно далеко от центра города, и добираться пришлось долго на стареньком громыхающем трамвае. Трамвай снаружи был весь изрисован рекламой и обклеен рекламными листками внутри. Купите, приобретите, сделайте это, сделайте решительный шаг, пора менять, настоящие мужчины пьют это, настоящие женщины имеют это, – призывали все эти листочки. Примерно через час Степан добрался до места.

Здание общежития и прилегающая территория произвели на него удручающе впечатление. Серое четырехэтажное здание представляло собой коробку с ровными рядами окон и единственным входом с разбитыми ступеньками. Вокруг лежали горы мусора, а прямо перед крыльцом, похоже, еще зимой, выкопана траншея, возле которой лежали трубы и кучи кирпича. Успокоив себя тем, что это ненадолго, он толкнул обшарпанные двери и вошел внутрь общежития. Он увидел небольшой холл с турникетом и будочкой, где сидела пожилая женщина.

– Здравствуйте, я бы хотел увидеть Антонину Павловну, – обращаясь к женщине, спросил Степан.

– Коменданта, что ли? Проходите… Первая дверь направо по коридору.

Комендантом оказалась полная женщина бальзаковского возраста с миловидными чертами лица. Поздоровавшись и представившись, Степан спросил:

– Антонина Павловна, вам звонили по поводу комнаты для Кочергина.

– Да, звонили, – низким голосом ответила комендант и, внимательно оглядев Степана, сказала: – Пойдемте, я вам сразу покажу комнату, а по пути расскажу порядок проживания и оплаты.

Общежитие было старого типа, с длинными коридорами через все здание, одним общим на весь этаж туалетом и умывальником. Комнаты располагались по обе стороны от коридора и походили на пеналы для хранения вещей или на тюремные камеры, если на окна поставить решетки. Степан хоть и не жил в таких общежитиях, но, работая в газете, повидал немало. Он только удивлялся тому, как людям, живущим семьями, по пять человек в комнате площадью двенадцать – пятнадцать метров, удавалось сохранять человеческий облик. Как можно было слушать всю эту дребедень, которую им забивали в голову чиновники и их идеологи, и не сорваться, не взять в руки дубину и не начать крушить все подряд.

– Антонина Павловна, что за странный запах стоит в коридорах?

– Это у нас в двух комнатах китайцы живут, которые на рынке торгуют. Они постоянно какую-то гадость готовят, дышать бывает невозможно, хоть в окно выпрыгивай. Я их уже не раз предупреждала, но они, как бараны, уперлись и жарят, и жарят, и жарят. Недавно хотела их выселить, так чуть сама работы не лишилась. Директор завода приезжал лично и полчаса меня отчитывал за этих китайцев. Что ему дались эти китайцы?

Комната, предназначенная Степану, ничем не отличалась от других, кроме разве что люстрой с тремя плафонами да свежевыкрашенным подоконником. В ней был встроенный шкаф, окрашенный в темно-коричневый цвет, и панцирная кровать без матраца.

– Антонина Павловна, скорее всего на следующей неделе я перееду, но хотелось бы еще узнать: вечером и ночью здесь сильно шумят?

– Бывает, но уж очень редко. На втором этаже участковый живет, и если кто разбалуется, то он быстро протокол составит и в участок отправит с нарядом.

Домой Степан возвращался на том же дребезжащем трамвае. По пути он разглядывал распустившиеся тополя, пытаясь отвлечься от мрачных мыслей, но это никак ему не удавалось: «Неужели для того, чтобы иметь всего лишь свой приличный угол, необходимо жертвовать многим: превратиться в зверя, рвать и метать, биться насмерть за кусок хлеба и потерять все человеческое?». На остановке в трамвай вошли три девушки лет по восемнадцать в джинсах и модных приталенных курточках с открытыми бутылками пива в руках. Смеясь и громко разговаривая, они отхлебывали пиво прямо из горлышка. «Что это – смелость в поведении или отсутствие культуры? – задал себе вопрос Степан и сам же себе ответил: – Скорее всего, смелость в виду отсутствия культуры».