– А о чем же?
– До завтра, – повторила Марианна.
Но она не дождалась завтрашнего дня – и разговор между ею и Неждановым произошел в тот же вечер – в одной из липовых аллей, начинавшихся недалеко от террасы.
Она сама первая приблизилась к нему.
– Господин Нежданов, – начала она торопливым голосом, – вы, кажется, совершенно очарованы Валентиной Михайловной?
Она повернулась, не дождавшись ответа, и пошла вдоль аллеи; и он пошел с ней рядом.
– Почему вы это думаете? – спросил он погодя немного.
– А разве нет? В таком случае она дурно распорядилась сегодня. Воображаю, как она хлопотала, как расставляла свои маленькие сети!
Нежданов ни слова не промолвил и только сбоку посмотрел на свою странную собеседницу.
– Послушайте, – продолжала она, – я не стану притворяться: я не люблю Валентины Михайловны – и вы это очень хорошо знаете. Я могу вам показаться несправедливой… но вы сперва подумайте…
Голос пресекся у Марианны. Она краснела, она волновалась… Волнение у ней всегда принимало такой вид, как будто она злится.
– Вы, вероятно, спрашиваете себя, – начала она снова, – зачем эта барышня мне все это рассказывает? Вы, должно быть, то же самое подумали, когда я вам сообщила известие… насчет господина Маркелова.
Она вдруг нагнулась, сорвала небольшой грибок, переломила его пополам и отбросила в сторону.
– Вы ошибаетесь, Марианна Викентьевна, – промолвил Нежданов, – я, напротив, подумал, что я внушаю вам доверие, и эта мысль мне была очень приятна.
Нежданов сказал не полную правду: эта мысль только теперь пришла ему в голову.
Марианна мгновенно глянула на него. До тех пор она все отворачивалась.
– Вы не то чтобы внушали мне доверие, – проговорила она, как бы размышляя, – вы ведь мне совсем чужой. Но ваше положение и мое – очень схожи. Мы оба одинаково несчастливы; вот что нас связывает.
– Вы несчастливы? – спросил Нежданов.
– А вы – нет? – отвечала Марианна.
Он ничего не сказал.
– Вам известна моя история? – заговорила она с живостью, – история моего отца? его ссылка? Нет? Ну так знайте же, что он был взят под суд, найден виноватым, лишен чинов… и всего – и сослан в Сибирь. Потом он умер… мать моя тоже умерла. Дядя мой, господин Сипягин, брат моей матери, призрел меня – я у него на хлебах, он мой благодетель, и Валентина Михайловна моя благодетельница, – а я им плачу черной неблагодарностью, потому что у меня, должно быть, сердце черствое – и чужой хлеб горек, и я не умею переносить снисходительных оскорблений, и покровительства не терплю… и не умею скрывать, и когда меня беспрестанно колют булавками, я только оттого не кричу, что я очень горда.
Произнося эти отрывочные речи, Марианна шла все быстрей и быстрей.
Она вдруг остановилась.
– Знаете ли, что моя тетка, чтобы только сбыть меня с рук, прочит меня… за этого гадкого Калломейцева? Ведь ей известны мои убежденья, ведь я в глазах ее нигилистка – а он! Я, конечно, ему не нравлюсь, я ведь некрасива, но продать меня можно. Ведь это тоже благодеяние!
– Зачем же вы… – начал было Нежданов и запнулся.
Марианна опять мгновенно глянула на него.
– Зачем я не приняла предложение господина Маркелова, хотите вы сказать? Не так ли? Да; но что же делать? Он хороший человек. Но я не виновата, я не люблю его.
Марианна снова пошла вперед, как бы желая избавить своего собеседника от обязанности чем-нибудь отозваться на это нежданное признание.
Они оба достигли конца аллеи. Марианна проворно свернула на узкую дорожку, проложенную сквозь сплошной ельник, и пошла по ней. Нежданов отправился за Марианной. Он ощущал двойное недоумение: чудно ему казалось, каким образом эта дикая девушка вдруг так откровенничает с ним, и еще больше дивился тому, что откровенность эта его нисколько не поражает, что он находит ее естественной.